Вам поведаю рассказ.

Тема в разделе "Курилка", создана пользователем БУЙНОВ, 30 ноя 2019.

  1. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Когда межсезонье или просто делать не чего ,мы шляемся и флудим по всем веткам...Вот ещё одна:D,тут можно почитать интересные истории ,рассказы не обязательно относящиеся к рыбалке,которые чем то зацепили.
    Короче эксперимент;).
    __________________________

    Дед в растерянности стоял и не мог понять, куда именно ему идти. Охранник повернул голову к посетителю, смерил взглядом и презрительно кивнул:
    — Вот ты чего встал, неужели не видно, вон окошки, там и плати.
    — Ты не серчай, сынок, я же думал что у вас тут порядок какой есть, а теперь понятно, что в любом окошке могу заплатить.
    Дед медленно пошел к ближайшему окошку.
    — С вас 355 рублей и 55 копеек, — сказала кассир.
    Дед достал видавший виды кошелек, долго в нем копался и после выложил купюры. Кассир отдала деду чек.
    — И что, сынок, вот так сидишь сиднем целый день, ты бы работу нашел лучше, — дед внимательно смотрел на охранника. Охранник повернулся к деду:
    — Ты что издеваешься, дед, это и есть работа.
    — Аааа, — протянул дед и продолжил внимательно смотреть на охранника.
    — Отец, вот скажи мне, тебе чего ещё надо? — раздраженно спросил охранник.
    — Тебе по пунктам или можно все сразу? — спокойно ответил дед.
    — Не понял? — охранник повернулся и внимательно посмотрел на деда.
    — Ладно, дед, иди, — сказал он через секунду и опять уставился в монитор.
    — Ну, тогда слушай, двери заблокируй и жалюзи на окна опусти.
    — Непо… — охранник повернулся и прямо на уровне глаз увидел ствол пистолета.
    — Да ты чего, да я щас!
    — Ты, сынок, шибко не ерепенься, я с этой пукалки раньше с 40 метров в пятикопеечную монету попадал. Конечно сейчас годы не те, но да и расстояние между нами поди не сорок метров, уж я всажу тебе прямо между глаз и не промажу, — спокойно ответил дед.
    — Сынок, тебе часом по два раза повторять не нужно? Али плохо слышишь? Блокируй двери, жалюзи опусти.
    На лбу охранника проступили капельки пота.
    — Дед, ты это серьезно?
    — Нет, конечно нет, я понарошку тыкаю тебе в лоб пистолетом и прошу заблокировать двери, а так же сообщаю, что грабить я вас пришел. Ты, сынок, только не нервничай, лишних движений не делай. Понимаешь, у меня патрон в стволе, с предохранителя снят, а руки у стариков сам знаешь, наполовину своей жизнью живут. Того и гляди, я тебе ненароком могу и поменять давление в черепной коробке, — сказал дед, спокойно глядя в глаза охраннику.
    Охранник протянул руку и нажал две кнопки на пульте. В зале банка послышался щелчок закрывающейся входной двери, и на окна начали опускаться стальные жалюзи. Дед, не отворачиваясь от охранника, сделал три шага назад и громко крикнул:
    — Внимание, я не причиню никому вреда, но это ограбление!
    В холле банка наступила абсолютная тишина.
    — Я хочу, чтобы все подняли руки вверх! — медленно произнес посетитель.
    В холле находилось человек десять клиентов. Две мамаши с детьми примерно лет пяти. Два парня не более двадцати лет с девушкой их возраста. Пара мужчин. Две женщины бальзаковского возраста и миловидная старушка. Одна из кассиров опустила руку и нажала тревожную кнопку.
    — Жми, жми, дочка, пусть собираются, — спокойно сказал дед. -А теперь, все выйдите в холл.
    — Лёнь, ты чего это удумал, сбрендил окончательно на старости лет что ли? — миловидная старушка явна была знакома с грабителем.
    Все посетители и работники вышли в холл.
    — А ну, цыц, понимаешь тут, — серьезно сказал дед и потряс рукой с пистолетом.
    — Не, ну вы гляньте на него, грабитель, ой умора, — не унималась миловидная старушка.
    — Старик, ты чего, в своем уме? — сказал один из парней.
    — Отец, ты хоть понимаешь, что ты делаешь? — спросил мужчина в темной рубашке. Двое мужчин медленно двинулись к деду. Ещё секунда и они вплотную подойдут к грабителю. И тут, несмотря на возраст, дед очень быстро отскочил в сторону, поднял руку вверх и нажал на курок. Прозвучал выстрел. Мужчины остановились. Заплакали дети, прижавшись к матерям.
    — А теперь послушайте меня. Я никому и ничего плохого не сделаю, скоро всё закончится, сядьте на стулья и просто посидите.
    Люди расселись на стулья в холле.
    — Ну вот, детей из-за вас напугал, тьху ты. А ну, мальцы, не плакать, — дед весело подмигнул детям.
    Дети перестали плакать и внимательно смотрели на деда.
    — Дедуля, как же вы нас грабить собрались, если две минуты назад оплатили коммуналку по платежке, вас же узнают за две минуты? — тихо спросила молодая кассир банка.
    — А я, дочка, ничего и скрывать-то не собираюсь, да и негоже долги за собой оставлять.
    — Дядь, вас же милиционеры убьют, они всегда бандитов убивают, — спросил один из малышей, внимательно осматривая деда.
    — Меня убить нельзя, потому что меня уже давненько убили, — тихо ответил посетитель.
    — Как это убить нельзя, вы как Кощей Бессмертный? — спросил мальчуган.
    Заложники заулыбались.
    — А то! Я даже может быть и похлеще твоего Кощея, — весело ответил дед.
    — Ну, что там ?..Тревожное срабатывание? Так, кто у нас в том районе? — диспетчер вневедомственной охраны изучал список экипажей... -Ага, нашел. 145, Прием.
    — Слушаю, 145.
    — Срабатывание на улице Богдана Хмельницкого.
    — Понял, выезжаем. Экипаж включив сирену помчался на вызов.
    — База, ответьте 145.
    — База слушает.
    — Двери заблокированы, на окнах жалюзи, следов взлома нет.
    — И это все?
    — Да, база, это все.
    — Оставайтесь на месте. Взять под охрану выходы и входы.
    — Странно, слышь, Петрович, экипаж выехал по тревожке, двери в банк закрыты, жалюзи опущенные и следов взлома нет.
    — Угу, смотри номер телефона и звони в это отделение, чо ты спрашиваешь, инструкций не знаешь что ли?
    — Говорят, в ногах правды нет, а ведь и правда, — дед присел на стул.
    — Лёнь, вот ты что, хочешь остаток жизни провести в тюрьме? — спросила старушка.
    — Я, Люда, после того, что сделаю, готов и помереть с улыбкой, — спокойно ответил дед.
    — Тьху ты…
    Раздался звонок телефона на столе в кассе. Кассир вопросительно посмотрела на деда. — Да, да, иди, дочка, ответь и скажи все как есть, мол, захватил человек с оружием требует переговорщика, тут с десяток человек и двое мальцов, — дед подмигнул малышам. Кассир подошла к телефону и все рассказала.
    — Дед, ведь ты скрыться не сможешь, сейчас спецы приедут, все окружат, посадят снайперов на крышу, мышь не проскочит, зачем это тебе? — спросил мужчина в темной рубашке.
    — А я, сынок, скрываться-то и не собираюсь, я выйду отсюда с гордо поднятой головой.
    — Чудишь ты дед, ладно, дело твое.
    — Сынок, ключи разблокировочные отдай мне. Охранник положил на стол связку ключей. Раздался телефонный звонок.
    — Эка они быстро работают, — дед посмотрел на часы.
    — Мне взять трубку? — спросила кассир.
    — Нет, доча, теперь это только меня касается. Посетитель снял телефонную трубку:
    — Добрый день.
    — И тебе не хворать, — ответил посетитель.
    — Звание?
    — Что звание?
    — Какое у тебя звание, в каком чине ты, что тут непонятного?
    — Майор, — послышалось на том конце провода.
    — Так и порешим, — ответил дед.
    — Как я могу к вам обращаться? — спросил майор.
    — Строго по уставу и по званию. Полковник я, так что, так и обращайся, товарищ полковник, — спокойно ответил дед.
    Майор Серебряков провел с сотню переговоров с террористами, с уголовниками, но почему-то именно сейчас он понял, что эти переговоры не будут обычной рутиной.
    — Итак, я бы хотел…
    — Э нет, майор, так дело не пойдет, ты видимо меня не слушаешь, я же четко сказал по уставу и по званию.
    — Ну, я не совсем понял что именно, — растерянно произнес майор.
    — Вот ты, чудак-человек, тогда я помогу тебе. Товарищ полковник, разрешите обратиться, и дальше суть вопроса. Повисла неловкая пауза.
    — Товарищ полковник, разрешите обратиться?
    — Разрешаю.
    — Я бы хотел узнать ваши требования, а также хотел узнать, сколько у вас заложников?
    — Майор, заложников у меня пруд пруди и мал мала. Так что, ты ошибок не делай. Скажу тебе сразу, там, где ты учился, я преподавал. Так что давай сразу расставим все точки над «и». Ни тебе, ни мне не нужен конфликт. Тебе надо, чтобы все выжили, и чтобы ты арестовал преступника. Если ты сделаешь все, как я попрошу, тебя ждет блестящая операция по освобождению заложников и арест террориста, — дед поднял вверх указательный палец и хитро улыбнулся. — Я правильно понимаю? — спросил дед.
    — В принципе, да, — ответил майор.
    — Вот, ты уже делаешь все не так, как я прошу.
    Майор молчал.
    — Так точно, товарищ полковник. Ведь так по уставу надо отвечать?
    — Так точно, товарищ полковник, — ответил майор.
    — Теперь о главном, майор, сразу скажу, давай без глупостей. Двери закрыты, жалюзи опущены, на всех окнах и дверях я растяжки поставил. У меня тут с десяток людей. Так что не стоит переть необдуманно. Теперь требования, — дед задумался, — ну, как сам догадался, денег просить я не буду, глупо просить деньги, если захватил банк, — дед засмеялся. — Майор, перед входом в банк стоит мусорник, пошли кого-нибудь туда, там конверт найдете. В конверте все мои требования, — сказал дед и положил трубку .
    — Это что за фигня? — майор держал в руках разорванный конверт, — мля, это что, шутка? Майор набрал телефон банка.
    — Товарищ полковник, разрешите обратиться?
    — Разрешаю.
    — Мы нашли ваш конверт с требованиями, это шутка?
    — Майор, не в моем положении шутить, ведь правильно? Никаких шуток там нет. Всё, что там написано — всё на полном серьезе. И главное, всё сделай в точности как я написал. Лично проследи, чтобы все было выполнено до мелочей. Главное, чтобы ремень кожаный, чтоб с запашком, а не эти ваши пластмассовые. И да, майор, времени тебе немного даю, дети у меня тут малые, сам понимаешь.
    — Я Лёньку поди уже лет тридцать знаю, — миловидная старушка шептала кассиру, — да и с женой его мы дружили. Она лет пять назад умерла, он один остался. Он всю войну прошел, до самого Берлина. А после так военным и остался, разведчик он. В КГБ до самой пенсии служил. Ему жена, его Вера, всегда на 9 мая праздник устраивала. Он только ради этого дня и жил, можно сказать. В тот день она договорилась в местном кафе, чтобы стол им накрыли с шашлыком. Лёнька страсть как его любил. Вот и пошли они туда. Посидели, все вспомнили, она же у него медсестрой тоже всю войну прошла. А когда вернулись... ограбили их квартиру. У них и грабить-то нечего было, что со стариков возьмешь. Но ограбили, взяли святое, все Лёнькины награды и увели ироды. А ведь раньше даже уголовники не трогали фронтовиков, а эти все подчистую вынесли. А у Леньки знаешь сколько наград то было, он всегда шутил, мне говорит, еще одну медаль или орден если вручить, я встать не смогу. Он в милицию, а там рукой махнули, мол, дед, иди отсюда, тебя еще с твоими орденами не хватало. Так это дело и замяли. А Лёнька после того случая постарел лет на десять. Очень тяжело он это пережил, сердце даже прихватывало сильно. Вот так вот…
    Зазвонил телефон.
    — Разрешите обратиться, товарищ полковник?
    — Разрешаю, говори, майор.
    — Все сделал как вы и просили. В прозрачном пакете на крыльце банка лежит.
    — Майор, я не знаю почему, но я тебе верю и доверяю, дай мне слово офицера. Ты сам понимаешь, бежать мне некуда, да и бегать-то я уже не могу. Просто дай мне слово, что дашь мне пройти эти сто метров и меня никто не тронет, просто дай мне слово.
    — Даю слово, ровно сто метров тебя никто не тронет, только выйди без оружия.
    — И я слово даю, выйду без оружия.
    — Удачи тебе, отец, — майор повесил трубку.
    В новостях передали, что отделение банка захвачено, есть заложники. Ведутся переговоры и скоро заложников освободят. Наши съемочные группы работают непосредственно с места событий. — Мил человек, там, на крыльце лежит пакет, занеси его сюда, мне выходить сам понимаешь, — сказал дед, глядя на мужчину в темной рубашке. Дед бережно положил пакет на стол. Склонил голову. Очень аккуратно разорвал пакет. На столе лежала парадная форма полковника. Вся грудь была в орденах и медалях. — Ну, здравствуйте, мои родные, — прошептал дед... — Как же долго я вас искал, — он бережно гладил награды. Через пять минут в холл вышел пожилой мужчина в форме полковника, в белоснежной рубашке. Вся грудь, от воротника, и до самого низа, была в орденах и медалях. Он остановился посередине холла.
    — Ничего себе, дядя, сколько у тебя значков, — удивленно сказал малыш.
    Дед смотрел на него и улыбался. Он улыбался улыбкой самого счастливого человека.
    — Извините, если что не так, я ведь не со зла, а за необходимостью.
    — Лёнь, удачи тебе, — сказал миловидная старушка.
    — Да, удачи вам, — повторили все присутствующие.
    — Деда, смотри, чтобы тебя не убили, — сказал второй малыш.
    Мужчина как-то осунулся, внимательно посмотрел на малыша и тихо сказал:
    — Меня нельзя убить, потому что меня уже убили. Убили, когда забрали мою веру, когда забрали мою историю, когда переписали ее на свой лад. Когда забрали у меня тот день, ради которого я год жил, что бы дожить до моего дня. Меня убили, когда меня предали и ограбили, меня убили, когда не захотели искать мои награды. А что есть у ветерана? Его награды, ведь каждая награда — это история, которую надо хранить в сердце и оберегать. Но теперь они со мной, и я с ними не расстанусь, до последнего они будут со мной. Спасибо вам, что поняли меня.
    Дед развернулся и направился к входной двери. Не доходя пару метров до двери, старик как-то странно пошатнулся и схватился рукой за грудь. Мужчина в темной рубашке буквально в секунду оказался возле деда и успел его подхватить под локоть.
    — Чего-то сердце шалит, волнуюсь сильно.
    — Давай, отец, это очень важно, для тебя важно и для нас всех это очень важно.
    Мужчина держал деда под локоть:
    — Давай, отец, соберись. Это наверное самые важные сто метров в твоей жизни.
    Дед внимательно посмотрел на мужчину. Глубоко вздохнул и направился к двери.
    — Стой, отец, я с тобой пойду, — тихо сказал мужчина в темной рубашке. Дед обернулся.
    — Нет, это не твои сто метров.
    — Мои, отец, еще как мои, я афганец.
    Дверь, ведущая в банк открылась, и на пороге показались старик в парадной форме полковника, которого под руку вел мужчина в темной рубашке. И, как только они ступили на тротуар, из динамиков заиграла песня «День победы» в исполнении Льва Лещенко. Полковник смотрел гордо вперед, по его щекам катились слезы и капали на боевые награды, губы тихо считали 1, 2, 3, 4, 5… никогда еще в жизни у полковника не было таких важных и дорогих его сердцу метров. Они шли, два воина, два человека, которые знают цену победе, знают цену наградам, два поколения 42, 43, 44, 45… Дед все тяжелее и тяжелее опирался на руку афганца.
    — Дед, держись, ты воин, ты должен!
    Дед шептал 67, 68, 69, 70... Шаги становились все медленнее и медленнее. Мужчина уже обхватил старика за туловище рукой. Дед улыбался и шептал. 96, 97, 98… он с трудом сделал последний шаг, улыбнулся и тихо сказал:
    — Сто метров… я смог...
    На асфальте лежал старик в форме полковника, его глаза неподвижно смотрели в весеннее небо, а рядом на коленях плакал афганец.
    (ц)
     
    Последнее редактирование: 30 ноя 2019
    LeGro, 406, Кудесник и 16 другим нравится это.
  2. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Нда...чё то много места занимает,но под спойлером вообще фигня получится...
    Вобщем оставляю на суд администрации,оставить или удалить тему
     
    Куп.А. нравится это.
  3. Volga

    Volga Рыбак

    @БУЙНОВ, Юра, спасибо, с интересом прочёл :good: :)!
     
  4. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Опасный у нас возраст...

    В конце 80-х годов к нам на постоянное проживание из соседнего города приехал Илья Николаевич. Весь персонал был крайне удивлён и обескуражен, никто не ожидал, что известный хирург, к которому ехали со всей области, окажется в доме престарелых. Да и не старый он был вовсе, и не немощный, хоть и перенёс инфаркт. Вдруг, в одночасье, оформил пенсию и прям из больницы переехал в усадьбу.
    В душу никто не лез, не расспрашивал, ну, устал человек от всех, имеет право уединиться. Не в монастырь же ему. Уехал из города, скрылся в богадельне. Может быть ему нужно время для восстановления в дали от родных, сменить обстановку, кто знает?
    Первый месяц он и правда прожил затворником, на сколько это было возможным. Из комнаты выходил редко. С соседями почти не общался, в мероприятиях не участвовал. Посетителей назойливых выпроваживал цензурно, но подальше. На двери комнаты приклеил листок с надписью:
    «Я НА ПЕНСИИ, больных и страждущих не принимаю, Я ТУТ ЖИВУ!»
    Сотовых телефонов тогда же не было, поэтому, чтобы позвонить в свой город, ему приходилось идти к директору учреждения с просьбой воспользоваться «восьмёркой» или отправляться на Переговорный пункт. Вот эта дорога из пункта «А» в пункт «Б» и стала для него основным развлечением в выходные дни. Возвращался Илья Николаевич под вечер мрачный и задумчивый. Всегда ходил пешком, полезно ведь, движение – жизнь.
    А ещё через месяц доктор стал по субботам уезжать «домой». В пятницу напишет заявление директору, с просьбой отпустить на день и с утра пораньше на вокзал. Дорога в его родной город, в одну сторону в общей сложности, занимает пять часов на автобусе. Вот так он и курсировал каждую субботу, пока не пришёл участковый разбираться по заявлению.
    Выяснилось, что наш заслуженный доктор каждую субботу приезжал домой, в квартиру, где жила его гражданская молодая жена (хотя в то время такие отношения называли сожительством) зная, что в это время она находится в квартире, методично разбивал все окна, бросал камни и подпирал входные двери. На следующую неделю, всё повторялось снова и снова. Доктор оплачивал штрафы и продолжал совершать мальчишеские поступки.
    Наконец, после очередного заявления состоялся суд, по решению которого Илья Николаевич получил два месяца домашнего ареста, и уже не имел права покинуть интернат, в котором проживал.
    В ходе судебного разбирательства стало известна вся трагическая история нашего доктора.
    Стареющий мужчина увлёкся молодой медсестрой. Банальная история, бывает, подумают многие. Так и супруга Ильи Николаевича думала, когда узнала об интрижки мужа. Больно, обидно, стыдно перед взрослыми детьми, коллегами, родными. Думала, всё образуется, он одумается и вернётся в семью.
    Пыталась всё сгладить, обойтись без скандалов, без разбирательств на работе, ведь он известный человек, выдающийся хирург. Если что, как же пациенты? А Илья, у него же операции, ему нельзя мешать.
    Молодая любовница оказалась серьёзной соперницей. Доктор ушел из семьи, правда развестись пока не решился. Сложно всё это. Слишком многое нужно менять. Слишком долго он был женат. Как серьёзный мужчина он сразу решил жилищный вопрос, не придёт же он к молодой женщине «в примаки». Купил кооперативную квартиру. Чтобы при разводе жена не претендовала на неё, покупку оформил на любимую. Всё равно они теперь одно целое, новая семья.
    Илья Николаевич был счастлив почти целый год. На работе любимая рядом, дома не нужно прятаться по углам, не нужно никому лгать, можно жить, любить и быть счастливым.
    Случайность изменила жизнь не только доктора.
    Увидел любимую с другим. Сначала даже не понял, что это возможно, потом резкая боль, реанимация. Домой возвращаться не хотелось, да и куда домой? К жене, которую предал или к сожительнице, которой он, как выяснилось, не нужен?
    Два месяца ареста Илья Николаевич честно прожил в интернате. Успокоился даже, сын приезжал к нему с внуком, по долгу с ними разговаривал. А ещё через месяц приехала его родная жена и увезла доктора домой.

    Подаренную квартиру любовнице посчитали платой за спокойную старость в семье с родными людьми.
    (ц)
     
    жерличник, Sav-sav, СерЁгаБ и ещё 1-му нравится это.
  5. СерЁгаБ

    СерЁгаБ Рыбак

  6. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    — Мам, а почему тот дедушка постоянно сидит на скамейке у подъезда? — девочка отошла от окна и посмотрела на мать.
    — Какой дедушка? Григорий Иванович?
    — Наверное, — пожала плечами девочка.
    — Ну, хочется ему сидеть, вот и сидит, — улыбнулась мама, — свежим воздухом дышит.
    — А почему он постоянно смотрит куда-то перед собой? — не унималась дочка, — я вчера проходила мимо, поздоровалась с ним, а он даже ничего не ответил. Уставился куда-то и сидит молча.
    — Он же старенький уже, — терпеливо объяснила мать, — может он тебя не услышал просто.
    — А еще… А еще он разговаривает сам с собой постоянно.
    Женщина подошла к окну и выглянула на улицу. Старик сидел на скамейке в своей неизменной позе: оперевшись двумя руками на трость, стоящую перед ним, и положив подбородок на кисти рук. Немного понаблюдав за ним, женщина повернулась к дочери.
    — Я надеюсь, что вы его не обижаете? — строго произнесла мать.
    — Нет, конечно! — быстро ответила девочка, — просто он какой-то странный дедушка. Сам с собой разговаривает, а с другими — нет. Смотрит постоянно куда-то, сидит там один…
    Женщина покачала головой и присела на стул.
    — Дело в том, что он…

    — Ну что, играем? — Смерть остановилась у скамейки и взглянула на старика, — кстати, здравствуйте, Григорий Иванович. Все время забываю поздороваться…
    — Слушай, подруга, я вот сижу и думаю — тебе скучно жить или что?
    — В каком смысле? — немного растерялась Смерть.
    — Что ты меня мучаешь? Пришло время, так пойдем. Что ты со мной в эти игры играешь? Ты со всеми так?
    Смерть вздохнула и присела на скамейку напротив.
    — Нет, не со всеми. Только с теми, кто мне нравится. Вот вы мне нравитесь, не буду скрывать. К тому же, игры привносят в мою работу элемент справедливости и, не буду скрывать, развлечения.
    — Ишь ты, как заговорила! — старик покачал головой, — элемент! Справедливость! Книжек начиталась что ли?
    — Да, не так давно я освоила и это умение, — засмеялась Смерть, — был у меня один знакомый, так он письма писал сам себе, чтобы я подумала, что он еще здесь кому-то нужен. Пришлось подтягивать свои знания.
    — Да черт с ним, с чтением. Игры ты свои зачем устраиваешь?
    — Ну, весело же… — удивилась Смерть, — выиграл — живи еще. Проиграл — с вещами на выход. Несправедливо, что ли? Да и мне развлечение какое-никакое.
    — А если человек постоянно выигрывает? Что ты тогда делать будешь?
    — Ждать, — пожала плечами Смерть, — с одним я уже год в шахматы играю. Пока ни разу не выиграла. Но ничего… Вчера шах ему поставила. До мата еще не дошло, но я стараюсь. Рано или поздно все равно сдастся.
    — Так ты и со мной уже полгода мучаешься. Оно тебе надо?
    — Скучный вы какой-то, — махнула рукой Смерть, — думаете, мне интересно каждый день таких как вы под ручку водить? А так хоть какое-то разнообразие.
    Старик ненадолго задумался.
    — Ну что ж… Есть в твоих словах логика. Ладно, давай. Начинаем?
    Смерть заерзала на скамейке, устраиваясь поудобнее, и улыбнулась.
    — Давайте. Правила прежние — кто первый отведет взгляд, тот и проиграл. На игру два часа. Поехали…
    — Честно говоря, я поражена вашим самообладанием, — убирая часы в карман и, вставая со скамейки, произнесла Смерть, — гляделки — игра не самая сложная из всех, которые я предлагаю людям, но она самая действенная. Мало кто выдерживал мой взгляд больше пяти минут, а вы уже полгода держитесь. Вам совсем не страшно?
    — А чего мне тебя бояться-то? — усмехнулся старик, — тем более, что мы с тобой уже давно знакомы, и я успел на тебя насмотреться.
    — Да? А когда, простите?
    — Давно это было. Ты, наверное, не помнишь уже ту встречу. Я еще совсем молодой был… Немцы нас утюжили тогда по полной. Совсем не давали продохнуть. Вот и в тот день накрыли они нас своей артиллерией. Да так, что головы не поднять, — старик покачал головой, — лежу я, значит, в траншее. Вжался весь в землю — страшно же, знаешь как?! Гляжу, а по краю санитарка наша бежит — Валечка. Я ей кричу, мол, а ну прыгай вниз, дура ты такая! А она не слышит ничего, грохот страшный. Да и испугалась, наверное. Не видит ничего вокруг. Что делать? Вскочил, да к ней. Завалил ее на землю, а сам сверху упал. И тут как рвануло рядом… Последнее, что видел — как ты рядом стоишь, да на меня смотришь.
    — Честно говоря, не помню уже, — пожала плечами Смерть, — тогда время такое было — каждый день новые лица сотнями, а то и тысячами… Так чем закончилось-то?
    — Чем закончилось? Контузило меня тогда страшно и осколками нашпиговало. Врачи с того света вытащили. Так для меня война и закончилась.
    — Ого, — удивилась Смерть, — не знала, что вы-то, оказывается, герой.
    — Да ладно тебе, — махнул рукой старик, — любой бы так поступил… Ладно, пойду я домой. И ты иди.
    Старик медленно поднялся со скамейки и направился к подъезду. Дверь открылась прямо перед ним и оттуда выскочила девочка.
    — Ой, извините, — поняв, что чуть не ударила деда дверью, прошептала она.
    — Да ничего страшного… — ответил старик и шагнул в проем, аккуратно переступив порог.
    — А давайте я вам помогу? — затараторила девочка, — мне мама сказала, что вам нужно помогать, потому что…
    — Я сам, ничего страшного, — попытался перебить ее старик, но было уже поздно.
    — … потому что вы на войне ослепли и ничего не видите.
    Смерть, уже сделавшая несколько шагов от скамейки, в ту же секунду замерла и остановилась. Медленно обернувшись, она уставилась на старика, который, в свою очередь, застыл у двери. Прищурив глаза, она молча смотрела на человека, который полгода водил ее за нос.
    — Григорий Иванович, — тихо произнесла она.
    — Да? — старик медленно обернулся.
    Смерть недолго помолчала.
    — А что с санитаркой стало? Живая?
    — Валечка? Дома она. Болеет сильно. Поэтому никак нельзя мне помирать. Не выдержит она этого, не справится сама.
    — Поженились, что ли?
    — Ну да. После войны расписались. Так и живем с тех пор.
    Смерть замолчала и, склонив голову набок, рассматривала старика, размышляя о чем-то своем. Старик стоял у двери и, оперевшись на трость, молча ждал ее решения.
    — Я тут подумала… Скучная это игра — гляделки. Давайте еще пару лет поиграем, и если никто не проиграет, то потом в другую начнем? В города, к примеру.
    — Пару лет? — произнес старик, — ну что ж, и на том спасибо… Ты на меня обиды не держи. Не за себя мне страшно, а за нее.
    — Чего? — притворно громко выкрикнула Смерть, — я что-то в последнее время плохо слышу. Ладно, пойду я. До завтра, Григорий Иванович.
    Смерть повернулась и, взмахнув своими тёмными одеяниями, быстрым шагом направилась прочь…
     
  7. Юра, ты молодец...
     
  8. Мишлен

    Мишлен член ФСР

    а кто автор
     
  9. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

  10. Анатольич

    Анатольич Рыбак

    Мишлен нравится это.
  11. Мишлен

    Мишлен член ФСР

    наверно правильно указывать
    это ж не анекдоты
     
  12. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Ну да,наверное можно забить в поисковик и узнать .
    Только я не ставил себе такую задачу,если ты не понял ,извини.
    Под хотелки подстраиваться не буду.
     
    Слава нравится это.
  13. Мишлен

    Мишлен член ФСР

    @БУЙНОВ,
    это неуважение к автору
    да и к читателям
     
    Митинский/Liu нравится это.
  14. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

  15. Мишлен

    Мишлен член ФСР

    нет
    что хотел сказал
     
  16. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    @Мишлен,
    Гордись ,теперь ты весь в белом.
     
  17. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Не мое. ПОТРЯСАЮЩАЯ ИСТОРИЯ Это серое, ничем не примечательное здание на Старой площади в Москве редко привлекало внимание проезжающих мимо. Настоящее зрелище ожидало их после поворотов направо и трех минут езды – собор Василия Блаженного, Красная площадь и, конечно же, величественный и легендарный Кремль. Все знали – одна шестая часть земной суши, именуемая СССР, управлялась именно отсюда. Все немного ошибались. Нет, конечно же, высокие кабинеты были и в Кремле, но, по-настоящему рулили Советской империей те, кто помещался в том самом сером здании на Старой площади – в двух поворотах и трех минутах езды. И именно здесь помещался самый главный кабинет страны, кабинет генерального секретаря ЦК КПСС, и в данный исторический момент, а именно ранней весной 1966 года, в нем хозяйничал Леонид Брежнев. Сегодня в коридорах этого серого здания царила непривычная суета. Можно даже сказать – переполох. Понукаемая нетерпеливыми окриками генсека, партийно-чиновничья рать пыталась выполнить одно-единственное, но срочное задание. Найти гражданина СССР Армада Мишеля. Все началось с утра. Генсеку позвонил взволнованный министр иностранных дел и в преддверии визита в СССР президента Французской Республики генерала Шарля де Голля доложил следующее. Все службы к встрече готовы. Все мероприятия определены. Час назад поступил последний документ – от протокольной службы президента Франции, и это тоже часть ритуала, вполне рутинный момент. Но один, третий по счету, пункт протокола вызвал проблему. Дело в том, что высокий гость выразил пожелания, чтобы среди встречающих его в Москве, причем непосредственно у трапа, находился его ДРУГ и СОРАТНИК (именно так) Армад Мишель (смотри приложенную фотографию), проживающий в СССР.
    — Ну и что? – спокойно спросил генсек. – В чем проблема-то?
    — Нет такого гражданина в СССР, — упавшим голосом ответствовал министр. – Не нашли, Леонид Ильич.
    — Значит, плохо искали, — вынес приговор Брежнев.
    После чего бросил трубку, нажал какую-то кнопку и велел поискать хорошо. В первые полчаса Армада Мишеля искали единицы, во вторые полчаса – десятки. Спустя еще три часа его искали уже тысячи. Во многих похожих зданиях. В республиках, краях и областях. И вскоре стало ясно: Армад Мишель – фантом. Ну не было, не было в СССР человека с таким именем и фамилией. Уж если весь КГБ стоит на ушах и не находит человека, значит его просто нет. Те, кто успел пожить в СССР, понимают – о чем я. Решились на беспрецедентное – позвонили в Париж и попросили повторить 3-й пункт протокола. Бесстрастная лента дипломатической связи любезно повторила – АРМАД МИШЕЛЬ. Забегая вперед, замечу – разумеется, французский лидер не мог не знать, под какими именно именем и фамилией проживает в СССР его друг и соратник. Он вполне намеренно спровоцировал эти затруднения. Это была маленькая месть генерала. Не за себя, конечно. А за своего друга и соратника. А на Старой площади тем временем назревал скандал. И во многих других адресах бескрайнего СССР – тоже. И тут мелькнула надежда. Одна из машинисток серого здания не без колеб@ний сообщила, что года три назад ей, вроде, пришлось ОДИН раз напечатать эти два слова, и что тот документ предназначался лично Никите Хрущеву – а именно он правил СССР в означенном 1963-м году. Сегодня нажали бы на несколько кнопок компьютера и получили бы результат. В 66-м году десятки пар рук принялись шерстить архивы, но результата не получили. Параллельно с машинисткой поработали два узко профильных специалиста. И она вспомнила очень существенное – кто именно из Помощников Хрущева поручал ей печатать тот документ. (Это была очень высокая должность, поэтому Помощники генсеков писались с большой буквы). По игре случая этот самый Помощник именно сегодня отрабатывал свой последний рабочий день в этой должности. Пришедший к власти полтора года назад Брежнев выводил хрущевские кадры из игры постепенно, и очередь этого Помощника наступила именно сегодня. Ринулись к помощнику, который ходил по кабинету и собирал свои вещи. Помощник хмуро пояснил, что не работал по этому документу, а лишь выполнял поручение Хрущева, и только тот может внести в это дело какую-то ясность. Помощнику предложили срочно поехать к Хрущеву, который безвыездно жил на отведенной ему даче. Помощник категорически отказался, но ему позвонил сам генсек и намекнул, что его служебная карьера вполне может претерпеть еще один очень даже интересный вираж. Спустя два часа Помощник сидел в очень неудобной позе, на корточках, перед бывшим главой компартии, который что-то высаживал на огородной грядке. Вокруг ходили плечистые молодые люди, которые Хрущева не столько охраняли, сколько сторожили. 72-летний Хрущев вспомнил сразу.
    - Ну, был такой чудак. Из Азербайджана. Во время войны у французов служил, в партизанах ихних. Так вот эти ветераны французские возьми и пошли ему аж сто тысяч доллАров. (Ударение Хрущева – авт. ). А этот чудак возьми и откажись. Ну, я и велел его доставить прямо ко мне. И прямо так, по партийному ему сказал: нравится, мол, мне, что ты подачки заморские не принимаешь. Но, с другой стороны, возвращать этим капиталистам деньги обидно как-то. А не хочешь ли ты, брат, эту сумму в наш Фонд Мира внести? Вот это будет по-нашему, по-советски!
    — И он внес? – спросил Помощник.
    — Даже кумекать не стал, — торжествующе сказал Хрущев. – Умел я все ж таки убеждать. Не то, что нынешние. Короче, составили мы ему заявление, обедом я его знатным угостил, за это время нужные документы из Фонда Мира привезли, он их подписал и вся недолга. Расцеловал я его. Потому как, хоть и чудак, но сознательный. Помощник взглянул на часы и приступил к выполнению основной задачи.
    — Так это ж кличка его партизанская была, — укоризненно пояснил Хрущев. – А настоящее имя и фамилия у него были – без поллитра не то, что не запомнишь – не выговоришь даже.
    Помощник выразил сожаление. А Хрущев побагровел и крякнул от досады.
    — А чего я тебе про Фонд Мира талдычу? Финансовые документы-то не на кличку ведь составляли! – Он взглянул на своего бывшего Помощника и не удержался. – А ты, я смотрю, как был мудак мудаком, так и остался.
    Спустя четверть часа в Фонде Мира подняли финансовую отчетность. Затем пошли звонки в столицу советского Азербайджана – Баку. В Баку срочно организовали кортеж из нескольких черных автомобилей марки «Волга» и отрядили его на север республики – в город Шеки. Там к нему присоединились авто местного начальства. Скоро машины съехали с трассы и по ухабистой узкой дороге направились к конечной цели – маленькому селу под названием Охуд. Жители села повели себя по-разному по отношению к этой автомобильной экспансии. Те, что постарше, безотчетно испугались, а те, что помладше, побежали рядом, сверкая голыми пятками. Время было уже вечернее, поэтому кортеж подъехал к небольшому скромному домику на окраине села – ведь теперь все приехавшие знали, кого именно искать. Он вышел на крыльцо. Сельский агроном (рядовая должность в сельскохозяйственных структурах – авт. ) сорока семи лет от роду, небольшого роста и, что довольно необычно для этих мест, русоволосый и голубоглазый. Он вышел и абсолютно ничему и никому не удивился. Когда мы его узнаем поближе, мы поймем, что он вообще никогда и ничему не удивляется – такая черта натуры. Его обступили чиновники самого разного ранга и торжественно объявили, что агроном должен срочно ехать в Баку, а оттуда лететь в Москву, к самому товарищу Брежневу. На лице агронома не дрогнул ни один мускул, и он ответил, что не видит никакой связи между собой и товарищем Брежневым, а вот на работе – куча дел, и он не может их игнорировать. Все обомлели, вокруг стали собираться осмелевшие сельчане, а агроном вознамерился вернуться в дом. Он уже был на пороге, когда один из визитеров поумнее или поинформированнее остальных, вбросил в свою реплику имя де Голля и связно изложил суть дела. Агроном повернулся и попросил его поклясться. Тот поклялся своими детьми. Этой же ночью сельский агроном Ахмедия Джабраилов (именно так его звали в миру), он же один из самых заметных героев французского Сопротивления Армад Мишель вылетел в Москву. С трапа его увезли в гостиницу «Москва», поселили в двухкомнатном номере, дали на сон пару часов, а утром увезли в ГУМ, в двухсотую секцию, которая обслуживала только высшее руководство страны, и там подобрали ему несколько костюмов, сорочек, галстуков, обувь, носки, запонки, нижнее белье, плащ, демисезонное пальто и даже зонтик от дождя. А затем все-таки повезли к Брежневу. Генсек встретил его, как родного, облобызал, долго тряс руку, сказал несколько общих фраз, а затем, перепоручив его двум «товарищам», посоветовал Ахмедии к ним прислушаться. «Товарищи» препроводили его в комнату с креслами и диванами, уселись напротив и предложили сельскому агроному следующее. Завтра утром прибывает де Голль. В программу его пребывания входит поездка по стране. Маршрут согласован, но может так случиться, что генерал захочет посетить малую родину своего друга и соратника – село Охуд. В данный момент туда проводится асфальтовая дорога, а дополнительно предлагается вот что (на стол перед Ахмедией легла безупречно составленная карта той части села, где находился его домик). Вот эти вот соседские дома (5 или 6) в течение двух суток будут сравнены с землей. Живущих в них переселят и поселят в более благоустроенные дома. Дом агронома наоборот – поднимут в два этажа, окольцуют верандой, добавят две пристройки, а также хлев, конюшню, просторный курятник, а также пару гаражей – для личного трактора и тоже личного автомобиля. Всю эту территорию огородят добротным забором и оформят как собственность семьи Джабраиловых. А Ахмедие нужно забыть о том, что он агроном и скромно сообщить другу, что он стал одним из первых советских фермеров. Все это может быть переделано за трое суток, если будет соблюдена одна сущая мелочь (на этом настоял Леонид Ильич), а именно – если Ахмедия даст на оное свое согласие. Агроном их выслушал, не перебивая, а потом, без всякой паузы, на чистом русском языке сказал:
    — Я ничего не услышал. А знаете – почему?
    — Почему? – почти хором спросили «товарищи».
    — Потому что вы ничего не сказали, — сказал Ахмедия.
    «Товарищи» стали осознавать сказанное, а он встал и вышел из комнаты. Встречающие высокого гостя, допущенные на летное поле Внуково-2, были поделены на две группы. Одна – высокопоставленная, те, которым гость должен пожать руки, а другая «помельче», она должна была располагаться в стороне от трапа и махать гостю руками. Именно сюда и задвинули Ахмедию, и он встал – с самого дальнего края. Одетый с иголочки, он никакой физической неловкости не ощущал, потому что одинаково свободно мог носить любой род одежды – от военного мундира до смокинга и фрачной пары, хотя последние пятнадцать лет носил совершенно другое. Когда высокая, ни с какой другой несравнимая, фигура де Голля появилась на верхней площадке трапа, лицо Ахмедии стало покрываться пунцовыми пятнами, что с ним бывало лишь в мгновения сильного душевного волнения – мы еще несколько раз встретимся с этим свойством его физиологии. Генерал сбежал по трапу не по возрасту легко. Теплое рукопожатие с Брежневым, за спинами обоих выросли переводчики, несколько общих фраз, взаимные улыбки, поворот генсека к свите, сейчас он должен провести гостя вдоль живого ряда встречающих, представить их, но что это? Де Голль наклоняется к Брежневу, на лице генерала что-то вроде извинения, переводчик понимает, что нарушается протокол, но исправно переводит, но положение спасает Брежнев. Он вновь оборачивается к гостю и указывает ему рукой в сторону Ахмедии, через мгновение туда смотрят уже абсолютно все, а де Голль начинает стремительное движение к другу, и тот тоже – бросается к нему. Они обнимаются и застывают, сравнимые по габаритам с доном Кихотом и Санчо Панса. А все остальные, — или почти все, — пораженно смотрят на них. Ахмедию прямо из аэропорта увезут в отведенную де Голлю резиденцию – так пожелает сам генерал. Де Голль проведет все протокольные мероприятия, а вечернюю программу попросит либо отменить либо перенести, ибо ему не терпится пообщаться со своим другом. Де Голль приедет в резиденцию еще засветло, они проведут вместе долгий весенний вечер. Именно эта встреча и станет «базовой» для драматургии будущего сценария. Именно отсюда мы будем уходить в воспоминания, но непременно будем возвращаться обратно. Два друга будут гулять по зимнему саду, сидеть в уютном холле, ужинать при свечах, расстегнув постепенно верхние пуговицы сорочек, ослабив узлы галстука, избавившись от пиджаков, прохаживаться по аллеям резиденции, накинув на плечи два одинаковых пледа и при этом беседовать и вспоминать. Воспоминания будут разные, — и субъективные, и авторские, — но основной событийный ряд сценария составят именно они. Возможно, мы будем строго придерживаться хронологии, а может быть и нет. Возможно, они будут выдержаны в едином стилистическом ключе, а может быть и нет. Все покажет будущая работа. А пока я вам просто и вкратце перечислю основные вехи одной человеческой судьбы. Если она вызовет у вас интерес, а может и более того – удивление, то я сочту задачу данной заявки выполненной. Итак, судите сами. Повторяю, перед вами – основный событийный ряд сценария. Вы уже знаете, где именно родился и вырос наш герой. В детстве и отрочестве он ничем кроме своей внешности, не выделялся. Закончил сельхозтехникум, но поработать не успел, потому что началась война. Записался в добровольцы, а попав на фронт, сразу же попросился в разведку. — Почему? – спросили его. — Потому что я ничего не боюсь, – ответил он, излучая своими голубыми глазами абсолютную искренность. Его осмеяли прямо перед строем. Из первого же боя он вернулся позже всех, но приволок «языка» — солдата на голову выше и в полтора раза тяжелее себя. За это его примерно наказали – тем более, что рядовой немецкой армии никакими военными секретами не обладал. От законных солдатских ста грамм перед боем он отказался.
    (продолжение следует)
     
  18. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    (продолжение)
    — Ты что – вообще не пьешь? — поинтересовались у него.
    — Пью, – ответил он. – Если повод есть.
    Любви окружающих это ему не прибавило. Однажды его застали за углубленным изучением русско-немецкого словаря. Реакция была своеобразная:
    — В плен, что ли, собрался?
    — Разведчик должен знать язык врага, – пояснил он.
    — Но ты же не разведчик.
    — Пока, – сказал он.
    Как-то он переceкся с полковым переводчиком и попросил того объяснить ему некоторые тонкости немецкого словосложения, причем просьбу изложил на языке врага. Переводчик поразился его произношению, просьбу удовлетворил, но затем сходил в штаб и поделился с нужными товарищами своими сомнениями. Биографию нашего героя тщательно перелопатили, но немецких «следов» не обнаружили. Но, на всякий случай, вычеркнули его фамилию из списка представленных к медали. В мае 1942 года в результате безграмотно спланированной военной операции, батальон, в котором служил наш герой, почти полностью полег на поле боя. Но его не убило. В бессознательном состоянии он был взят в плен и вскоре оказался во Франции, в концлагере Монгобан. Знание немецкого он скрыл, справедливо полагая, что может оказаться «шестеркой» у немцев. Почти сразу же он приглянулся уборщице концлагеря француженке Жанетт. Ей удалось уговорить начальство лагеря определить этого ничем не примечательного узника себе в помощники. Он стал таскать за ней мусор, а заодно попросил ее научить его французскому языку.
    — Зачем это тебе? – спросила она.
    — Разведчик должен знать язык союзников, – пояснил он.
    — Хорошо, – сказала она. – Каждый день я буду учить тебя пяти новым словам.
    — Двадцать пяти, – сказал он.
    — Не запомнишь. – засмеялась она.
    Он устремил на нее ясный взгляд своих голубых глаз.
    — Если забуду хотя бы одно – будешь учить по-своему.
    Он ни разу не забыл, ни одного слова. Затем пошла грамматика, времена, артикли, коих во французском языке великое множество, и через пару месяцев ученик бегло болтал по-французски с вполне уловимым для знатоков марсельским выговором (именно оттуда была родом его наставница Жанетт). Однажды он исправил одну ее стилистическую ошибку, и она даже заплакала от обиды, хотя могла бы испытать чувство гордости за ученика – с женщинами всего мира иногда случается такое, что ставит в тупик нас, мужчин. А потом он придумал план – простой, но настолько дерзкий, что его удалось осуществить. Жанетт вывезла его за пределы лагеря – вместе с мусором. И с помощью своего племянника отправила в лес, к «маки» (французским партизанам – авт. ) Своим будущим французским друзьям он соврал лишь один – единственный раз. На вопрос, кем он служил в советской армии, он ответил, не моргнув ни одним голубым глазом:
    — Командиром разведотряда.
    Ему поверили и определили в разведчики – в рядовые, правда. Через четыре ходки на задания его назначили командиром разведгруппы. Еще спустя месяц, когда он спустил под откос товарняк с немецким оружием, его представили к первой французской награде. Чуть позже ему вручили записку, собственноручно написанную самоназначенным лидером всех свободных французов Шарлем де Голлем. Она была предельно краткой: «Дорогой Армад Мишель! От имени сражающейся Франции благодарю за службу. Ваш Шарль де Голль». И подпись, разумеется. Кстати, о псевдонимах. Имя Армад он выбрал сам, а Мишель – французский вариант имени его отца (Микаил). Эти два имени стали его основным псевдонимом Но законы разведслужбы и конспирации обязывали иногда менять даже ненастоящие имена. История сохранила почти все его остальные псевдонимы – Фражи, Кураже, Харго и даже Рюс Ахмед. Все это время наш герой продолжал совершенствоваться в немецком языке, обязав к этому и своих разведчиков. Это было нелегко, ибо французы органически не переваривали немецкий. Но еще сильнее он не переваривал, когда не исполнялись его приказы. И вскоре он стал практиковать походы в тыл врага – малыми и большими группами, в формах немецких офицеров и солдат. Особое внимание уделял немецким документам – они должны были быть без с@чка и задоринки. Задания получал от своих командиров, но планировал их сам. И за всю войну не было ни одного случая, чтобы он сорвал или не выполнил поставленной задачи. Однажды в расположение «маки» привезли награды. И он получил свой первый орден – Крест за добровольную службу. Через два дня в форме немецкого капитана он повел небольшую группу разведчиков и диверсантов на сложное задание – остановить эшелон с 500 французскими детьми, отправляемыми в Германию, уничтожить охрану поезда и вывести детей в лес. Задание артистично и с блеском было выполнено, но себя он не уберег – несколько осколочных ранений и потеря сознания. Он пролежал неподалеку от железнодорожного полотна почти сутки. В кармане покоились безупречно выполненные немецкие документы, а также фото женщины с двумя русоволосыми детьми, на обороте которого была надпись: «Моему дорогому Хайнцу от любящей Марики и детей». Армад Мишель любил такие правдоподобные детали. Он пришел в себя, когда понял, что найден немцами и обыскивается ими.
    — Он жив, – сказал кто –то.
    Тогда он изобразил бред умирающего и прошептал что–то крайне сентиментальное типа:
    — Дорогая Марика, ухожу из этой жизни с мыслью о тебе, детях, дяде Карле и великой Германии.
    В дальнейшем рассказ об этом эпизоде станет одним из самых любимых в среде партизан и остальных участников Сопротивления. А спустя два года, прилюдно, во время дружеского застолья де Голль поинтересуется у нашего героя:
    — Послушай, все время забываю тебя спросить – почему ты в тот момент приплел какого–то дядю Карла?
    Армад Мишель ответил фразой, вызвавшей гомерический хохот и тоже ставшей крылатой.
    — Вообще–то, — невозмутимо сказал он, — я имел в виду Карла Маркса, но немцы не поняли.
    Но это было потом, а в тот момент нашего героя погрузили на транспорт и отправили в немецкий офицерский госпиталь. Там он быстро пошел на поправку и стал, без всякого преувеличения, любимцем всего своего нового окружения. Правда, его лицо чаще обычного покрывалось пунцовыми пятнами, но только его истинные друзья поняли бы настоящую причину этого. Ну а дальше произошло невероятное. Капитана немецкой армии Хайнца – Макса Ляйтгеба назначили ни много, ни мало – комендантом оккупированного французского города Альби. (Ни здесь, ни до, ни после этого никаких драматургических вывертов я себе не позволяю, так что это – очередной исторический факт – авт. ) Наш герой приступил к выполнению своих новых обязанностей. Связь со своими «маки» он наладил спустя неделю. Результатом его неусыпных трудов во славу рейха стали регулярные крушения немецких поездов, массовые побеги военнопленных, — преимущественно, советских, — и масса других диверсионных актов. Новый комендант был любезен с начальством и женщинами и абсолютно свиреп с подчиненными, наказывая их за самые малейшие провинности. Спустя полгода он был представлен к одной из немецких воинских наград, но получить ее не успел, ибо еще через два месяца обеспокоенный его судьбой де Голль (генерал понимал, что сколько веревочке не виться…) приказал герру Ляйтгебу ретироваться. И Армад Мишель снова ушел в лес, прихватив с собой заодно «языка» в высоком чине и всю наличность комендатуры. А дальше пошли новые подвиги, личное знакомство с де Голлем, и – победный марш по улицам Парижа. Кстати, во время этого знаменитого прохода Армад Мишель шел в третьем от генерала ряду. Войну он закончил в ранге национального Героя Франции, Кавалера Креста за добровольную службу, обладателя Высшей Военной Медали Франции, Кавалера высшего Ордена Почетного Легиона. Венчал все это великолепие Военный Крест – высшая из высших воинских наград Французской Республики. Вручая ему эту награду, де Голль сказал:
    — Теперь ты имеешь право на военных парадах Франции идти впереди Президента страны.
    — Если им не станете вы, мой генерал, — ответил Армад Мишель, намекая на то, что у де Голля тоже имелась такая же награда.
    — Кстати, нам пора перейти на «ты», – сказал де Голль.
    К 1951-му году Армад Мишель был гражданином Франции, имел жену-француженку и двух сыновей, имел в Дижоне подаренное ему властями автохозяйство (небольшой завод, по сути) и ответственную должность в канцелярии Президента Шарля де Голля. И именно в этом самом 1951-м году он вдруг вознамерился вернуться на Родину, в Азербайджан. (читай – в СССР). Для тех, кто знал советские порядки, это выглядело, как безумие. Те, кто знали Армада Мишеля, понимали, что переубеждать его – тоже равносильно безумию. Де Голль вручил ему на прощание удостоверение почетного гражданина Франции с правом бесплатного проезда на всех видах транспорта. А спустя дней десять дижонское автопредприятие назвали именем Армада Мишеля. В Москве нашего Героя основательно потрясло МГБ (Бывшее НКВД, предтеча КГБ — авт. ) Почему сдался в плен, почему на фото в форме немецкого офицера, как сумел совершить побег из Концлагеря в одиночку и т. д. и т. п. Репрессировать в прямом смысле не стали, отправили в родное село Охуд и велели его не покидать. Все награды, письма, фото, даже право на бесплатный проезд отобрали. В селе Охуд его определили пастухом. Спустя несколько лет смилостивились и назначили агрономом. В 1963-м году вдруг вывезли в Москву. Пресловутые сто тысяч, беседа и обед с Хрущевым, отказ от перевода в пользу Фонда мира. Хрущев распорядился вернуть ему все личные документы и награды. Все, кроме самой главной – Военного Креста. Он давно был экспонатом Музея боевой Славы. Ибо в СССР лишь два человека имели подобную награду – главный Творец Советской Победы Маршал Жуков и недавний сельский пастух Ахмедия Джабраилов. Он привез эти награды в село и аккуратно сложил их на дно старого фамильного сундука. А потом наступил 66-й год, и мы вернулись к началу нашего сценария. Точнее, к той весенней дате, когда двое старых друзей проговорили друг с другом весь вечер и всю ночь. Руководитель одной из крупных европейский держав и провинциальный сельский агроном. Наш герой не стал пользоваться услугами «товарищей». Он сам уехал в аэропорт, купил билет и отбыл на родину. Горничная гостиницы «Москва», зашедшая в двухкомнатный «полулюкс», который наш герой занимал чуть менее двух суток, была поражена. Постоялец уехал, а вещи почему-то оставил. Несколько костюмов, сорочек, галстуков, две пары обуви. Даже нижнее белье. Даже заколки. Даже зонт для дождя. Спустя несколько дней, агронома «повысят» до должности бригадира в колхозе. А через недели две к его сельскому домику вновь подъедут автомобили, в этот раз – всего два. Из них выйдут какие–то люди, но на крыльцо поднимется лишь один из них, мужчина лет пятидесяти, в диковинной военный форме, которую в этих краях никогда не видели. Что и можно понять, потому что в село Охуд никогда не приезжал один из руководителей министерства обороны Франции, да еще в звании бригадного генерала, да еще когда–то близкий друг и подчиненный местного колхозного бригадира. Но мы с вами его узнаем. Мы уже встречались с ним на страницах нашего сценария (когда он будет полностью написан, разумеется). Они долго будут обниматься, и хлопать друг друга по плечам. Затем войдут в дом. Но прежде чем сесть за стол, генерал выполнит свою официальную миссию. Он вручит своему соратнику официальное письмо президента Франции с напоминанием, что гражданин СССР Ахмедия Микаил оглу (сын Микаила – авт. ) Джабраилов имеет право посещать Францию любое количество раз и на любые сроки, причем за счет французского правительства. А затем генерал, — нет, не вручит, а вернет, — Армаду Мишелю Военный Крест, законную наградную собственность героя Французского Сопротивления. Ну и в конце концов они сделают то, что и положено делать в подобных случаях – запоют «Марсельезу». В стареньком домике. На окраине маленького азербайджанского села. Если бы автор смог бы только лишь на эти финальные мгновения стать режиссером фильма, то он поступил бы предельно просто – в сопровождении «Марсельезы» покинул бы этот домик через окно, держа все время в поле зрения два силуэта в рамке этого окна и постепенно впуская в кадр изумительную природу Шекинского района – луга, леса, горы, — а когда отдалился бы на очень-очень большое расстояние, вновь стал бы автором и снабдил бы это изображение надписями примерно такого содержания: Армад Мишель стал полным кавалером всех высших воинских наград Франции. Ахмедия Джабраилов не получил ни одной воинской награды своей родины – СССР. В 1970-м году с него был снят ярлык «невыездного», он получил возможность ездить во Францию и принимать дома своих французских друзей. Прошагать на военных парадах Франции ему ни разу не довелось. В 1994-м году, переходя дорогу, он был насмерть сбит легковым автомобилем, водитель которого находился в состоянии легкого опьянения. Во всяком случае, так было указано в составленном на месте происшествия милицейском протоколе.

    (для Мишлен)(Ц)
     
  19. Слава

    Слава Рыбак

    Ю! Давай по 100 и перекурим.... ???
     
  20. СерЁгаБ

    СерЁгаБ Рыбак

    Куда-то первая страница делась?
    Это только у меня?
    Хотел Димону про дедушку- спецназовца прочитать
     
  21. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Здесь пока одна страница.
     
  22. СерЁгаБ

    СерЁгаБ Рыбак

  23. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

  24. @БУЙНОВ, я это уже выкладывал... Года два так назад...
     
  25. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

  26. вот ты:commando:
     
  27. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Реальная военная рождественская история длинною в две войны. Мой прадед Марк Иванович родился в далеком 1888 году в селе Светлое поле ныне ( Светлополь) Александрийского уезда ныне г . Александрия , Херсонской губернии , ныне ( Кировоградская обл) а по новому Крапивныцкая . Это почти центр Украины . В семье зажиточных крестьян , по старому ( кулаков ) . В село было большое и богатое , имелась церковно приходская школа где детей обучали грамоте. Прадед преуспел , хорошо читал , писал , знал арифметику . В поле работать не любил поэтому его отец отдал его в ремесленное училище учиться на плотника. Дед вы учился , работал вольно наемным в панской усадьбе почти до 20 лет . Но душа томилась и жаждала большего и упросил он пана ( бывшего военного чина ) посодействовать ему и отправить в военное училище для младших офицерских чинов . Училище окончил с отличием был на хорошем счету у начальства , и после окончания его оставили типа обучать молодое пополнение при училище . Когда началась Первая мировая в 1914 году прадеда отправили на фронт командовать пехотной ротой . Провоевал дед до начала 17 года был тяжело ранен и комиссован . Но в конце 16 года под католическое Рождество приключилась с ним интересная история . Все уже устали от войны и наши и немцы, войска плохо снабжались не хватало боеприпасов , медикаментов , продовольствия , стояли холода , все мерзли в окопах, было много дезертиров, товарищи коммунисты вели свою пропаганду среди бойцов, заедали воши, косил тиф вобщем полный пиздец. А тут немцы решили в атаку пойти , ну вобщем наши отбились и накосили их до хрена ( артиллерия вовремя помогла). После боя собрали наши раненых и своих и чужих . Своих кого можно было спасти в госпиталь отправили , а там такой же пиздец ни докторов ни лекарств , а про немцев раненых начальство сказало забудь своих лечить нечем, сложи их на дно окопа сами через день два дойдут. Ну и начали Гансы дохнуть от ран на морозе очень быстро . Земля мерзлая хоронить их тяжко и решил дед загрузить пару телег немецкими офицерами мертвыми и еще чуть живыми ( все равно помрут, сказал фельдшер ) посадил легко раненого немца за вожжи и отправил к немецким окопам. Так сказать подарок на Рождество . Немцы подарок заценили и через пару недель под наше православные Рождество отпустили 3 — 4 наших офицеров . Один из них вручил деду дорогие часы и парабеллум с надписью на немецком , офицеру от офицеров за проявленное благородство, и посоветовал деду все спрятать и никому не говорить . Вышестоящее командование хотело прадеда сильно наказать , но один из освобожденных офицеров оказался сыном какого то важного то ли полковника то ли генерала вообщем дело замяли . Потом деда тяжело ранили , госпиталь и комиссовали домой. Летом 17 года прадед женился на моей прабабушке ну а тут еще больший абзец — Революция , гражданская, банды, коллективизация , голодомор , репрессии , тяжкий труд в колхозе ( хорошо что дед был хорошим плотником ) и на десерт ко всем абзецам -Вторая Мировая . Деда в армию по причине инвалидности после ранения не взяли и дождался он оккупации . Было начало 1942 года немцы хозяйничали по всей Украине , особо зверствовали когда партизаны устраивали нападения и диверсии , за укрывания партизан , евреев, оружия и др . полагался расстрел . В соседнем селе Новая Прага была немецкая комендатура и вот кто то из местных стукнул немцам , что во ту нас в селе живет подозрительный тип , с немцами мол воевал , награды за храбрость на фронте имеет , и оружие прячет. Было дело дед пару раз после революции от волков зашедших в село отстреливался и по мародерам грабящих хозяйство после революции стрелял , потом патроны закончились , он пистолет и спрятал но память людская видно была жива . Ну и нагрянули к деду с обыском румыны с немецким офицером . Ну шо говорят старый ( хотя деду еще и 60 лет не было, но была большая длинная борода ) , давай оружие или мы сами найдем ( дед обыска опасался , так как дочку прятал в сарае под полом , что бы в Германию не угнали ) , ну достал он сам деревянный ящичек а там пистолет, награды, и пару фоток где он в офицерской форме . Ну румыны руки заломали верёвкой связали и к стене хаты на расстрел поставили, бабка в слезы , деда за ноги хватает , румыны ей прикладом по голове. А немецкий офицер взял посмотрел фотки, потом награды, повертел пистоль в руках и спрашивает деде ( дед не плохо по немецки говорил ) , зачем оружие прятал — партизан ? Да не говорит дед я уже свое отвоевал , а оружие не сдал , так как Вы сами меня им наградили- наградное оно, вон и надпись иметься и еще часы были наградные но в 32-33 когда жрать ничего не было на муку в городе сменял. Ганс удивился, а за что мы мол наградили , ну дед и рассказал мол не дал немецким офицерам подохнуть к своим отпустил. Фриц расстрел отменил , забрал деда в комендатуру. Просидел дед в камере почти 3 месяца, потом вызвал его комендант и говорит мы немцы очень пунктуальная и щепетильная нация тебе не поверили , но рас стрелять всегда успели бы , но мы послали запрос в военные архивы такого то фронта и возле такого то населенного пункта где ты воевал и вот пришел ответ , а в ответе сказано , что да такой случай имел быть, и мало того мы нашли несколько живых офицеров , которые почти тебя опознали по твоим фоткам , это во первых , во вторых награждение было не официальное, а от себя типа подарок тебе, значит хранить ты его не можешь, но и расстреливать тебя не будем , в третьих лошадку с телегой на которых ты раненых отправил мы вам не вернули , так что получи документ и зайди на хоз двор и получи кобылку , телегу сделаешь сам , а от меня лично тебе бутылка шнапса , банка тушенки и фрау своей пару плиток шоколада. И вернулся Марк Иванович в свое село под конец зимы живым и невредимым и с конем . На нем пахал огороды односельчанам , возил дрова , хоронил усопших аж да зимы 1944 года . Село освободили зимой 44 на кануне Рождества , и тут к прадеду пришли особисты — нквдисты , забрали деда снова в туже комендатуру в тот же подвал , что и при немцах, и спрашивают мол , за что тебе фашисты лошадь подарили , и бутылку шнапса и детей ты соседских шоколадом угощал, шпион ты немецкий и диверсант , растрелять тебя надо или лет 25 лагерей если правду расскажешь . А истории твоей мы не верим , но проверим , а пока посиди подумай. И тут деду снова фартануло в комендатуру проездом заехал командующий 2- м Украинским фронтом и приказал доставить ему жителя дедовского села любого мужчину постарше жившего в селе до революции . Видно ему и доложили что есть такой один сказочник прямо в комендатуре и по возрасту подходит. Вывели деда с камеры , дед думал на расстрел , завели в кабинет, сидит генерал и спрашивает как звать , где на какой улице жил , за что забрали ? Дед все рассказал — все присутствующие по смеялись не поверили , лишь генерал сидел молча , потом сказал я его знаю и это это правда и попросил всех выйти из комнаты . Остался один с дедам и спросил помнишь ли пана и его детей которые жили в своей усадьбе в вашем селе до революции. Да ответил дед помню его и его двух сыновей , одного родного и одного его называли приемным который часто приезжал откуда то из России и жил у пана так как его мать умерла и мачеха его не сильно любила , и которого пан отдал учиться в военное училище. Что случилось с паном, его семьей и усадьбой ? Дед рассказал , что знал , что жена пана умерла до революции , сам пан с родным сыном уехал после революции на станцию в Знаменку а оттуда поездом куда то за границу, усадьбу селяне разобрали на стройматериалы , железо и черепицу себе на крыши, мебель по хатам расставили , потом распродали в городе, я забрал себе весь плотницкий инструмент рассказал дед . Понятно сказал генерал , а меня ты узнаешь ? Посмотри внимательно . Глянул дед и говорит глаза твои помню я когда у пана работал плотником , его пацаны часто ко мне в мастерскую приходили я им то удочки делал то раколовки плел, твои глаза похожи на глаза Ивана приемного сына пана . А я тебя помню плотник, в последнем письме которое я получил уже на фронте мне твой пан хвастался , что его плотник с фронта героем вернулся и даже с подарком от немцев за благо родство. Так , что сегодня уже поздно, а завтра домой пойдешь я прикажу что бы от тебя отстали . Да и наш разговор пусть останется между нами . Деда отвели в теплую хату на ночлег, утром пришел особист- нквдист , сказал что вопросов больше нет и может дед идти домой . Да и зайди на хоз двор , там тебе подарок от нашего командующего Конева Ивана Степановича ждет . Деду снова вручили вещь мешок с тушенкой бутылкой спирта , махоркой и трофейной шоколадкой и в подарок коровку , в хозяйстве приходиться . Видно Бог тебя Марк любили говорили односельчане раз два раза расстрелять под Рождество хотели и два раза с подарками живым возвращался . Умер прадед 14 апреля 1974 года в воскресенье на Пасху. За два дня до смерти всех предупредил о скорой кончине, прабабушка пришла с церкви где освящала яйца, пасху , дед съел пол яйца и кусочек пасхи попросил у жены прощение , если что было не так в жизни, лег на кровать и спокойно отошел в мир иной . Похоронен там же в своем родном селе. Мне уже за 50 я живу в другом городе за 400 км , но раз в год я обязательно стараюсь навестить могилу своего предка Марка Ивановича.
     
  28. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Малыша долго никто не забирал из родильного отделения. Бывает такое. Отказались, и как назло никто не изъявлял желания. Так что, малыш застрял там и его временно определили на свободную кроватку. Но как вы понимаете, его это не очень устраивало и он орал так, что уши закладывало. А однажды замолчал. И испугавшаяся медсестра, забежавшая посмотреть, что случилось с ним, и не задохнулся ли не дай Бог от такого крика, с удивлением увидела… Она увидела, что к нему прижимается большой серый кот, общий любимец и баловень. Вот только гладить себя не давал никому и на руки категорически отказывался идти. Да, разумеется, все знали, что коту в отделении делать нечего и вообще нельзя. Но попробуйте объяснить это коту, да и всем кто его прикармливал. Так что несмотря на все запреты и угрозы расправы, серый кот был вроде как штатным сотрудником с функцией психотерапевта для работников. Медсестра попыталась согнать пушистого с кроватки, но малыш вцепился в него всеми своими ручками, и дико заверещал, когда их попытались разлучить. Все отделение бегало смотреть на эту картину, и даже строгий заведующий, страшно ругаясь и обещая всех уволить, подошел и погладил серого родителя. Так они и лежали вместе. Кот уходил ненадолго по своим делам и перекусить, а малыш покорно ждал возвращения приобретенного папочки. А потом нашлись желающие его забрать, но как оказалось тот ни в какую не собирался уходить без своего родителя четырехлапого. Он же ему хвост сосет! — кричали пришедшие усыновители. Ну, сосет — соглашались печально мед сестры. А что делать? Как заберешь, так малой орать начинает и задыхается. Короче говоря, история стала известна за пределами больницы, и кроме всего персонала, приходившего посмотреть, сфотографировать и принести подношения пушистому родителю, стали приходить совсем другие пары. Они давно соглашались взять обоих. Да вот кот не хотел. Можете посмеяться, но малыша не забрали до тех пор, пока кот не изъявил согласия пойти на руки новым родителям. Так их вдвоем и унесли. Мужчина нёс на руках кота, а женщина ребёнка. Каждый получил то, что хотел. Кот обнял лапами мужика за шею и положил ему голову на левое плечо. Медсестры с удивлением наблюдали эту картину. Ругательный и грозный главврач, вышедший вместе со всеми провожать парочку, посмотрел на это и сказал: — Хорошие будут родители, точно вам это говорю. Я-то знаю. У меня пятеро таких пушистых паршивцев. Уж они то точно знают, кто самый лучший. И вдруг сообразив, что сболтнул лишнего, нахмурился и стал ругаться на всех, потому что не глазеть надо, а работать, чёрт возьми.
    цы
     
  29. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Сёму очень ждали. И дождались. Когда уже потеряли надежду. Девять лет ожидания — и вдруг беременность! Сёма был закормлен любовью родителей. Даже слегка перекормлен. Забалован.
    Мама Сёмы — Лиля — детдомовская девочка. Видела много жесткости и мало любви. Лиля любила Сёмочку за себя и за него.
    Папа Гриша — ребёнок из многодетной семьи. Гришу очень любили, но рос он как перекати-поле, потому что родители отчаянно зарабатывали на жизнь многодетной семьи. Гриша с братьями рос практически во дворе. Двор научил Гришу многому, показал его место в социуме. Не вожак, но и не прислуга. Крепкий, уверенный, себе-на-уме. Гришины родители ждали Сёмочку не менее страстно. Ещё бы! Первый внук! Они плакали под окнами роддома над синим кульком в окне, который Лиля показывала со второго этажа.
    Сейчас Сёме уже пять. Пол шестого. Сёма получился толковым, но избалованным ребёнком. А как иначе при такой концентрации любви на одного малыша? Эти выходные Сёмочка провёл у бабушки и дедушки. Лиля и Гриша ездили на дачу отмывать дом к летнему сезону Сёмочку привез домой брат Гриши, в воскресенье. Сдал племянника с шутками и прибаутками. Сёма был веселый, обычный, рот перемазан шоколадом. Вечером Лиля раздела сына для купания и заметила ... На попе две красные полосы. Следы от ремня. У Лили похолодели руки.
    — Семён... — Лилю не слушался язык.
    — Да, мам.
    — Что случилось у дедушки и бабушки?
    — А что случилось? — не понял Сёма.
    — Тебя били?
    — А да. Я баловался, прыгал со спинки дивана. Деда сказал раз. Два. Потом диван сломался. Чуть не придавил Мурзика. И на третий раз деда меня бил. В субботу.
    Лиля заплакала. Прямо со всем отчаянием, на какое была способна. Сёма тоже. Посмотрел на маму и заплакал. От жалости к себе.
    — Почему ты мне сразу не рассказал?
    — Я забыл.
    Лиля поняла, что Сёма, в силу возраста, не придал этому событию особого значения. Ему было обидно больше, чем больно. А Лиле было больно. Очень больно. Болело сердце. Кололо. Лиля выскочила в кухню, где Гриша доедал ужин.
    — Сёма больше не поедет к твоим родителям, — отрезала она.
    — На этой неделе?
    — Вообще. Никогда.
    — Почему? — Гриша поперхнулся.
    — Твой отец избил моего сына.
    — Избил?
    — Дал ремня.
    — А за что?
    — В каком смысле "за что"? Какая разница "за что"? Это так важно? За что? Гриша, он его бил! Ремнем! — Лиля сорвалась на крик, почти истерику.
    — Лиля, меня всё детство лупили как сидорову козу и ничего. Не умер. Я тебе больше скажу: я даже рад этому. И благодарен отцу. Нас всех лупили. Мы поколение поротых жоп, но это не смертельно!
    — То есть ты за насилие в семье? Я правильно понимаю? — уточнила Лиля стальным голосом.
    — Я за то, чтобы ты не делала из этого трагедию. Чуть меньше мхата. Я позвоню отцу, все выясню, скажу, чтобы больше Сёмку не наказывал. Объясню, что мы против. Успокойся.
    — Так мы против или это не смертельно? — Лиля не могла успокоиться.
    — Ремень — самый доходчивый способ коммуникации, Лиля. Самый быстрый и эффективный. Именно ремень объяснил мне опасность для моего здоровья курения за гаражами, драки в школе, воровства яблок с чужих огородов. Именно ремнём мне объяснили, что нельзя жечь костры на торфяных болотах.
    — А словами? Словами до тебя не дошло бы? Или никто не пробовал?
    — Словами объясняют и всё остальное. Например, что нельзя есть конфету до супа. Но если я съем, никто не умрет. А если подожгу торф, буду курить и воровать — это преступление. Поэтому ремень — он как восклицательный знак. Не просто "нельзя". А НЕЛЬЗЯ! — К черту такие знаки препинания!
    — Лиля, в наше время не было ювенальной юстиции, и когда меня пороли, я не думал о мести отцу. Я думал о том, что больше не буду делать то, за что меня наказывают. Воспитание отца — это час перед сном. Он пришёл с работы , поужинал, выпорол за проступки, и тут же пришёл целовать перед сном. Знаешь, я обожал отца. Боготворил. Любил больше мамы, которая была добрая и заступалась.
    — Гриша, ты слышишь себя? Ты говоришь, что бить детей — это норма. Говоришь это, просто другими словами.
    — Это сейчас каждый сам себе психолог. Псехолог-пидагог. И всё расскажут тебе в журнале "Щисливые радители" о том, какую психическую травму наносит ребенку удар по попе. А я, как носитель этой попы, официально заявляю: никакой. Никакой, Лиль, травмы. Даже наоборот. Чем дольше синяки болят, тем дольше помнятся уроки. Поэтому сбавь обороты. Сёма поедет к любимому дедушке и бабушке. После того , как я с ними переговорю.
    Лиля сидела сгорбившись, смотрела в одну точку.
    — Я поняла. Ты не против насилия в семье.
    — Я против насилия. Но есть исключения.
    — То есть если случатся исключения, то ты ударишь Сему.
    — Именно так. Я и тебя ударю. Если случатся исключения.
    На кухне повисла тяжелое молчание. Его можно было резать на порции, такое тугое и осязаемое оно было.
    — Какие исключения? — тихо спросила Лиля.
    — Разные. Если застану тебя с любовником, например. Или приду домой, а ты, ну не знаю, пьяная спишь, а ребёнок брошен. Понятный пример? И Сёма огребёт. Если, например, будет шастать на железнодорожную станцию один и без спроса, если однажды придет домой с расширенными зрачками, если ... не знаю... убьёт животное...
    — Какое животное?
    — Любое животное, Лиля. Помнишь, как он в два года наступил сандаликом на ящерицу? И убил. Играл в неё и убил потом. Он был маленький совсем. Не понимал ничего. А если он в восемь лет сделает также, я его отхожу ремнем.
    — Гриша, нельзя бить детей. Женщин. Нельзя, понимаешь?
    — Кто это сказал? Кто? Что за эксперт? Ремень — самый доступный и короткий способ коммуникации. Нас пороли, всех, понимаешь? И никто от этого не умер, а выросли и стали хорошими людьми. И это аргумент. А общество, загнанное в тиски выдуманными гротескными правилами, когда ребёнок может подать в суд на родителей, это нонсенс. Просыпайся, Лиля, мы в России. До Финляндии далеко.
    Лиля молчала. Гриша придвинул к себе тарелку с ужином.
    — Надеюсь, ты поняла меня правильно.
    — Надейся.
    Лиля молча вышла с кухни, пошла в комнату к Сёме. Он мирно играл в конструктор. У Сёмы были разные игрушки, даже куклы, а солдатиков не было. Лиля ненавидела насилие, и не хотела видеть его даже в игрушках. Солдатик — это воин. Воин — это драка. Драка это боль и насилие. Гриша хочет сказать, что иногда драка — это защита. Лиля хочет сказать, что в цивилизованном обществе достаточно словесных баталий. Это две полярные точки зрения, не совместимые в рамках одной семьи.
    — Мы пойдем купаться? — спросил Сёма.
    — Вода уже остыла, сейчас я горячей подбавлю...
    — Мам, а когда первое число?
    — Первое число? Хм... Ну, сегодня двадцать третье... Через неделю первое. А что?
    — Деда сказал, что если я буду один ходить на балкон, где открыто окно, то он опять всыпет мне по первое число ...
    Лиля тяжело вздохнула.
    — Деда больше никогда тебе не всыпет. Никогда не ударит. Если это произойдет — обещай! — ты сразу расскажешь мне. Сразу! Лиля подошла к сыну, присела, строго посмотрела ему в глаза:
    — Сема, никогда! Слышишь? Никогда не ходи один на балкон, где открыто окно. Это опасно! Можно упасть вниз. И умереть навсегда. Ты понял?
    — Я понял, мама.
    — Что ты понял?
    — Что нельзя ходить на балкон.
    — Правильно! — Лиля улыбнулась, довольная, что смогла донести до сына важный урок. — А почему нельзя?
    — Потому что деда всыпет мне ремня...
    ц
     
  30. Volga

    Volga Рыбак

    Сразу вспомнился отцовский ремень :(, думаю в нашем детстве было нельзя без шпандыря, довольно действенная вещь в воспитании :)!
     
  31. СерЁгаБ

    СерЁгаБ Рыбак

    @БУЙНОВ,
    А меня батя за 14 лет ниразу не ударил.
    Хотя, было за что.
    А я Димону пару раз пенделя отвесил.
    И старшенькому, Антону, пару пенделей.
    И вроде, за дело. А сейчас жалею, до слез, бля
     
  32. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Идеальная жена.

    Решил изучить жизнь врачей так сказать изнутри, как изучают они нас посредством своих фибро и гастро скопов. Договорился с хорошими знакомыми, причину придумал – мол надо мне уметь, если что, оказать первую помощь, ну там вырезать аппендицит, роды принять или почку пересадить, потому что кругом пустыня или море и помощи ждать не от куда. В общем наплёл с три короба.
    - Ладно,- согласились мои знакомые,- Хочешь – валяй. Только после не жалуйся.
    Пристроили меня на хорошую подстанцию в самую лучшую бригаду.
    Первого выезда я ждал как откровения, всё думал может и я на что сгожусь и даже кого-то спасу. А тут как раз команда:
    - Шестая бригада – на выезд.
    Шестая бригада это в том числе я.
    Подошел фельдшер. Подтянулся врач.
    - Чего там?
    - Помирает кто-то. Воровского 17.
    - А-а… Тогда пойду допью кофе.
    - Так ведь там пациент помирает!- напомнил я.
    - Ну да,- согласился врач,- Только пока мы доедем – всё-равно помрёт. Или сам по себе выживет. Всё от бога…
    И точно, пошёл допивать свой кофе.
    Это я к чему?…
    Это я к тому, что все врачи сильно не романтики. Реалисты они. И циники. Профессиональное это…
    Наконец собрались и поехали.
    Не спеша.
    - У киоска притормози,- попросил врач,- Сигарет куплю. Кончились.
    Притормозили.
    - А чего мы так медленно?- тихо спросил я.
    - А куда торопиться?- удивился фельдшер,- Лично я не спешу в морду получать. Там ведь кто помирает – там алкаш помирает. Главное дело все-равно не помрет – всех переживёт. И тебя и меня… Мы все эти адреса как пять пальцев. Знаем – бывали…
    И точно, встретил нас алкаш – бодренький такой для покойника.
    - Вы где?... Вы чего так долго?... Ездят они… А человеку, пролетарию, сдохнуть – да?
    - Лучше б сдох! - крикнула жена пролетария,- Доктор – усыпите его что-ли. Совсем!
    - Он меня не усыплять, он меня спасать должен. Обязан!- заорал в ответ алкаш.
    Инфантильный как сытый питон доктор чего-то там вколол, чего-то дал съесть и чем-то запить.
    - Ну всё - мы пошли.
    И мы – пошли.
    Потом были другие адреса и были умирающие и умершие и всё это буднично, без криков – «Он уходит от нас», не как в сериалах. Всё скучно – до оскомины.
    «Он уходит от нас» я слышал из уст врачей лишь однажды, когда они говорили о заместителе главврача. И ещё они добавили – «Наконец-то!» И «Давно пора».
    Это я всё к чему?... Ах да… Про жену… Дойдем и до жены…

    Скоро ко мне привыкли. И я – привык. И меня уже заставляли таскать носилки и держать и поворачивать пациентов и даже подавать какие-то там ампулы. И я уже не морщился от вида крови и не шмыгал носом от запахов. Разных. Потому что болезнь это штука, в первую очередь, малоаппетитная – кровь, гниль, тяжелый дух, капризы, угрозы и слезы родственников.
    Тоска.
    Отчего врачи со стажем – как черепахи в панцире – непробиваемы. Ничем!
    - Помер что ли?
    - Вроде да.
    - Ну ладно… Время поставь. И ампулы собери… Соболезнуем… Натоптали мы тут у вас…
    А то - сидят в машине – рядом покойник переломанный словно его через мясорубку прокрутили, а они беляши трескают. И говорят:
    - Мясо не прожаренное, сыроватое мясо-то…
    - Ага…
    И всё им по барабану.
    Хотя, иногда, и их пробивает…
    Так вот теперь про жену… Идеальную.
    Был вызов в район застроенный частным сектором, где сам черт ногу… Но водитель ехал уверенно - водители скорой каждую дырку в любой дыре знают.
    Едем. На этот раз быстро – видно про этот адрес бригада ничего такого не знала. Водитель даже мигалку включил.

    Направо, налево, разворот под кирпич. Приехали.
    Небольшой, в три окна домик, наличники, забор деревянный. Возле забора мужик стоит. Лет семидесяти. Бросился к нам как к родным, чуть под машину не лег.
    - Скорей, скорей, помирает!
    Потащил в дом.
    В доме прибрано и половички расстелены.
    - Туда-туда!
    Утянул за перегородку.
    За перегородкой – кровать. На кровати женщина. Видно - жена.
    - Что с ней?
    - Помирает! Утром стало плохо, а теперь – вот.
    Женщина лежала недвижимо, с закрытыми глазами с руками сложенными на груди и даже было не понятно, дышит она или нет.
    Врач кивнул фельдшеру. Тот раскрыл сумку.
    И по тому, как кивнул врач, фельдшер все понял. И я - понял. Со стороны – да, не сообразишь, но я с ними уже поездил и научился читать между строк. Нечего тут было делать ни скорой ни вообще помощи.
    - Ну что?... Как?... Она будет жить?...- суетился, спрашивал мужик.
    Хотя она – УЖЕ не жила.
    Врач померил давление, чего-то послушал в фонендоскоп. Но так - для очистки совести.
    - Эй, вы слышите меня?- спросил он. И громче - Э-эй!
    Поворочал, потряс больную.
    Никаких реакций. Вообще никаких – пациентка не видела, не слышала, не чувствовала. Её уже здесь не было. Она была уже – там.
    Но прежде чем её отпустить, врач должен был совершить ряд манипуляций призванных задержать покойницу на этом свете ещё минут на двадцать.
    Фельдшер вколол чего-то в вену. И ввел чего-то под кожу.
    - Ответьте! Вы слышите меня?
    Но пациентка даже не шелохнулась. Даже после кубиков.
    Всё…
    Врач расслабился. Он больше не препятствовал. Он сделал всё что мог, согласно инструкции Минзрава. Теперь он мог умыть руки…
    - Дайте полотенце.
    - Что?- не понял мужчина.
    - Полотенце!- повторил врач.
    - А?- мужчина начал растеряно оглядываться,- Полотенце?... Да? Я не знаю где… Счас.
    И повернулся к жене. Мёртвой.
    - Маша, Маша, где у нас полотенца лежат? А? Полотенца где? Доктор просит.
    Врач остолбенело глядел на мужика.
    - Маша. Маша скажи!
    Врач моргнул фельдшеру, чтобы тот приготовил шприц с успокоительным. И, наверное подумал, что придется вызывать психбригаду и может даже связывать мужику рукава.
    - Ма-аша!
    И тут, что-то такое случилось – невообразимое, потому что женщина шевельнулась, вздохнула и открыла глаза.
    - Маша, где у нас полотенца?- буднично спросил муж.
    - Там!- ответила покойница,- В шкафу,- И показала пальцем.
    У врача отпала челюсть.
    У фельдшера покатилась ампула.
    Женщина закрыла глаза и замерла.
    - Шприц! - заорал врач,- Три кубика!... Два кубика!... И ещё!…
    Вы слышите меня?
    Женщина ничего не слышала.
    - Эй, откройте глаза!- просил доктор, тряся омертвевшую пациентку за плечо. Причём, довольно грубо.
    Та лежала неодушевлённым бревном. С руками сложенными на груди.
    Вкололи три кубика. И ещё два.
    - Вы слышите меня? Слышите?
    Ни хрена! Бабушка не подавала признаков жизни. Никаких.
    Бабушка умерла.
    Фельдшер замер со шприцем в руке. Врач покачал головой. Фельдшер опустил шприц.
    Из-за перегородки вышел муж. Без полотенца.
    - Я не нашёл,- виновато развел руками он.
    - Да чёрт с ним, не надо полотенца, - ответил врач вставая и собираясь уходить.
    - Маша, я не нашёл полотенце. Его нет в шкафу.
    Женщина дернулась, вздохнула. И открыла глаза.
    Врач – сел.
    И фельдшер тоже.
    Женщина обвела всех бессмысленным, потусторонним взглядом.
    - Маша, там нет полотенец,- пожаловался муж, - Я искал.
    Взгляд пациентки приобрел осмысленность.
    - Посмотри на верхней полке, под пледом.
    - А-а, под пледом. Ладно посмотрю.
    Муж ушёл за перегородку.
    - Шприц!- прошептал врач.
    - Вам?
    - Нет – ей!...
    Я всё это видел! Я там был! Я – хоть под присягой.
    - Охренеть!- выдохнул врач,- В конец!
    Добавил что-то про кубики и крикнул:
    - Эй вы, как вас там… Да – вы! Идите сюда! Быстрее!
    Муж пришел.
    Без полотенца.
    - Вы это, спросите неё,- сказал врач, неуютно поеживаясь под халатом, потому что ощущал себя полным идиотом,- Спросите…, как она себя чувствует?
    Муж кивнул.
    - Маша… Маша… Доктор спрашивает как ты себя чувствуешь?
    Врач диковато смотрел на мертвую женщину. Взглядом заинтригованного патологоанатома, который только что вскрыл покойника и что-то там нашёл чего быть не должно. Что-то лишнее.
    - Маша. Маша! Маша!...
    Хм…
    И опять, откуда-то из бездны, из мрака того света, с самого дна, женщина пошла на зов своего мужа и, карабкаясь и цепляясь за его голос, вышла, вынырнула, вернулась. И спросила:
    - Что ты?
    - Вот, доктор спрашивает - как ты себя чувствуешь?
    Доктор нехорошо улыбнулся.
    - Я… Спасибо… Да… Лучше.
    - Ты полотенце нашёл?
    - Нет.
    - Извините доктор, он у меня такой беспомощный. Я сейчас, я сама…
    - Лежать! – заорал доктор.

    Потому что, вдруг, поверил, что эта покойница сможет встать и пойти за перегородку, и влезть на табуретку и перерыв белье найти и принести ему полотенце и ещё на руки полить!
    - Не надо, я сам,- предложил муж.
    - Назад!
    - Но полотенце…
    - Какое полотенце?... Какое на хрен полотенце… Не нужно мне никакое полотенце! Говорите с ней.
    - О чем?
    - Не знаю! О чем угодно. Говорите! Раз вы такой… - доктор даже подходящих слов подобрать не смог, - Говорите!
    А про себя подумал про пушного зверька и про то, что медицина здесь точно - бессильна. Правда совсем в ином, в не привычном, контексте.
    А покойница, только теперь осознав расположившуюся подле неё медбригаду, стала перебирать по одеялу пальцами и озабочено спросила:
    - Ты чай… Ты их… Напоил?…
    - Нет… А сахар, где у нас?
    - Там, в буфете, на средней полке.
    И доктор сказал:
    - М-м-м!- и ещё:- Ёепт-е!- и ещё,- Твою маму!...
    Потому что когда мы не знаем что сказать, от избытка чувств, всегда так говорим.
    И еще сказал фельдшеру, безнадежно махнув рукой:
    - Давай, вызывай реанимационную бригаду. Быстро! И предупреди их, чтобы они его в больницу с собой взяли.
    - Кого?
    - Мужа!
    - Зачем?- подивился фельдшер.
    - В качестве… дефибриллятора!
    После, в машине, доктор долго-долго молчал, уперев кулаки в подбородок, а потом вздохнул:
    - Никогда не завидовал пациентам. Вообще – никогда. А этому – завидую. По чёрному!... Он же даже не знает где сахар!...
    Какую жену отхватил!... Какую!... Идеальную!
    И снова замолчал. Окончательно. Наверное, своих жён вспомнил. Всех четырёх, с которыми был в разводе.
    И тут я с ним, конечно, согласен. Повезло – мужику. Что да – то да! Но, может было за что…
    Больше я с той бригадой не ездил.
    И вообще – не ездил.
    Хватило…

    ©АндрейИльин
     
    LeGro, Олег Салмо, СерЁгаБ и 3 другим нравится это.
  33. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    История из истории.
    История не смешная, но мне кажется, мы должны знать своих Героев! Где твой троллейбус?
    Однажды, тридцать пять лет назад, один советский спортсмен навсегда оставил занятия спортом. Казалось бы, ничем не примечательная история, таких в спортивном мире — тысячи. Но это — лишь на первый взгляд. Потому что речь идет (приготовьтесь считать! ) об 11-кратном рекордсмене мира, 17-кратном чемпионе мира, 13-кратном чемпионе Европы, 7-кратном чемпионе СССР. Спортсменов с таким «послужным списком» во всей истории спортивных состязаний можно перечесть по пальцам. И вот на пике своей формы, в зените славы и карьеры он вдруг уходит из большого спорта, чтобы через несколько лет открыть в Москве маленькую мастерскую по пошиву обуви. Этот человек в полном смысле этого слова закопал свой талант в землю, вернее — утопил его в ледяной и грязной воде Ереванского озера. Но упрекнуть его за это вряд ли повернется язык даже у самых горячих болельщиков.
    …В тот день, 16-го сентября 1976 года, в Ереване сорвался в воду троллейбус, проезжавший по дамбе. Девяносто два пассажира оказались заживо погребены на десятиметровой глубине. Все они были обречены на неминуемую гибель, если бы не одно обстоятельство: именно в это время вдоль озера совершал тренировочную пробежку многократный чемпион мира по подводному плаванию Шаварш Карапетян. Впоследствии эксперты признают: никто на свете просто физически не смог бы сделать того, что сделал тогда Шаварш. Нырнув в замутненную падением троллейбуса воду, он разбил ногами заднее стекло, и стал вытаскивать потерявших сознание пассажиров. Более двадцати минут в ледяной воде. Двадцать спасенных жизней. На самом деле он вытащил из троллейбуса больше людей, но не всех удалось спасти. Когда Шаварш очередной раз выныривал на поверхность, столпившиеся на дамбе прохожие видели, что все его тело истерзано осколками разбитого окна. Потом, на вопрос — что же было тогда самым страшным? — Шаварш ответил:
    «Я точно знал, что, несмотря на всю мою подготовку, меня хватит лишь на определенное количество погружений. Там на дне видимость была нулевая, поэтому я на ощупь хватал человека в охапку и плыл с ним наверх. Один раз я вынырнул и увидал, что в руках у меня… кожаная подушка от сиденья. Я смотрел на нее и понимал, что цена моей ошибке — чья-то жизнь. Эта подушка потом не раз снилась мне по ночам».
    Такой подвиг стоил ему тяжелейшей двусторонней пневмонии, осложненной общим заражением крови — в озеро сбрасывались городские канализационные стоки. Врачи с огромным трудом спасли ему жизнь, но о возвращении в спорт не могло быть и речи: Шаварш Карапетян стал инвалидом. Он навсегда погубил свой выдающийся талант пловца. Но дар любви к людям, столь же щедро отпущенный ему Господом, он преумножил за эти страшные двадцать минут многократно.
     
  34. РАН

    РАН Рыбак

    @БУЙНОВ, Подобная история случилась в середине 60-х уже прошлого века в Мамонтовке, правда героем спасателем был не спортсмен. Автобус, ехавший из Акуловки на станцию по вине водителя упал в пруд. Многие пассажиры погибли. Тетушка моя, покойная ныне, ехала в этом автобусе, дача у нее была в тех местах. Ее и еще несколько человек спас молодой парень, милиционер. Не любила она вспоминать эту трагедию, и всегда молчала, когда автобус проезжал мимо места аварии. КАЦО м.б. слышал об этой истории.
     
  35. Илья.Коптево

    Илья.Коптево Рыбак Писатель

    — Я уже умер? — Спросил человек.
    — Угу,— кивнул Демиург, не отрываясь от изучения толстой внушительной книги.— Умер. Безусловно.
    Человек неуверенно переступил с ноги на ногу.
    — И что теперь?
    Демиург бросил на него быстрый взгляд и снова уткнулся в книгу.
    — Теперь тебе туда, — он не глядя указал пальцем на неприметную дверь.— Или туда,— его палец развернулся в сторону другой, точно такой же, двери.
    — А что там?— поинтересовался человек.
    — Ад,— ответил Демиург.— Или рай. По обстоятельствам.
    Человек постоял в нерешительности, переводя взгляд с одной двери на другую.
    — А-а… а мне в какую?
    — А ты сам не знаешь? — слегка приподнял бровь.
    — Ну-у,— замялся человек.— Мало ли. Куда там мне положено, по моим деяниям…
    — Хм!— Демиург заложил книгу пальцем и наконец-то посмотрел прямо на человека.— По деяниям, значит?
    — Ну да, а как же ещё?
    — Ну хорошо, хорошо,— Демиург раскрыл книгу поближе к началу и стал читать вслух.— Тут написано, что в возрасте двенадцати лет ты перевёл старушку через дорогу. Было такое?
    — Было, — кивнул человек.
    — Это добрый поступок или дурной?
    — Добрый, конечно!
    — Сейчас посмотрим…— Демиург перевернул страницу,— через пять минут эту старушку на другой улице переехал трамвай. Если бы ты не помог ей, они бы разминулись, и старушка жила бы еще лет десять. Ну, как?
    Человек ошарашенно заморгал.
    — Или вот,— Демиург раскрыл книгу в другом месте.— В возрасте двадцати трёх лет ты с группой товарищей участвовал в зверском избиении другой группы товарищей.
    — Они первые полезли!— вскинул голову человек.
    — У меня здесь написано иначе,— возразил.— И, кстати, состояние алкогольного опьянения не является смягчающим фактором. В общем, ты ни за что ни про что сломал семнадцатилетнему подростку два пальца и нос. Это хорошо или плохо?
    Человек промолчал.
    — После этого парень уже не мог играть на скрипке, а ведь подавал большие надежды. Ты ему загубил карьеру.
    — Я нечаянно,— пробубнил человек.
    — Само собой,— кивнул Демиург.— К слову сказать, мальчик с детства ненавидел эту скрипку. После вашей встречи он решил заняться боксом, чтобы уметь постоять за себя, и со временем стал чемпионом мира. Продолжим?
    Демиург перевернул еще несколько страниц.
    — Изнасилование — хорошо или плохо?
    — Но я же…
    — Этот ребёнок стал замечательным врачом и спас сотни жизней. Хорошо или плохо?
    — Ну, наверное…
    — Среди этих жизней была и принадлежащая маньяку-убийце. Плохо или хорошо?
    — Но ведь…
    — А маньяк-убийца вскоре зарежет беременную женщину, которая могла бы стать матерью великого учёного! Хорошо? Плохо?
    — Но…
    — Этот великий учёный, если бы ему дали родиться, должен был изобрести бомбу, способную выжечь половину континента. Плохо? Или хорошо?
    — Но я же не мог всего этого знать!— выкрикнул человек.
    — Само собой,— согласился.— Или вот, например, на странице 246 — ты наступил на бабочку!
    — А из этого-то что вышло?!
    Демиург молча развернул книгу к человеку и показал пальцем. Человек прочел, и волосы зашевелились у него на голове.
    — Какой кошмар,— прошептал он.
    — Но если бы ты её не раздавил, случилось бы вот это,— Бог показал пальцем на другой абзац. Человек глянул и судорожно сглотнул.
    — Выходит… я спас мир?
    — Да, четыре раза,— подтвердил Демиург.— Раздавив бабочку, толкнув старичка, предав товарища и украв у бабушки кошелёк. Каждый раз мир находился на грани катастрофы, но твоими стараниями выкарабкался.
    — А-а…— человек на секунду замялся.— А вот на грань этой самой катастрофы… его тоже я?..
    — Ты, ты, не сомневайся. Дважды. Когда накормил бездомного котёнка и когда спас утопающего.
    У человека подкосились колени и он сел на пол.
    — Ничего не понимаю,— всхлипнул он.— Всё, что я совершил в своей жизни… чем я гордился и чего стыдился… всё наоборот, наизнанку, всё не то, чем кажется!
    — Вот поэтому было бы совершенно неправильно судить тебя по делам твоим,— наставительно произнёс Демиург.— Разве что по намерениям… но тут уж ты сам себе судья.
    Он захлопнул книжку и поставил её в шкаф, среди других таких же
    книг.
    — В общем, когда решишь, куда тебе, отправляйся в выбранную дверь. А у меня еще дел по горло.
    Человек поднял заплаканное лицо.
    — Но я же не знаю, за какой из них ад, а за какой рай.
    — А это зависит от того, что ты выберешь,— ответил Демиург (с)
     
    Отец Николай, БУЙНОВ и СерЁгаБ нравится это.
  36. БУЙНОВ

    БУЙНОВ Мастер фламастер

    Батумский врач Платон Гигинеишвили для выписывания рецептов и назначений имел листки двух цветов: белый и зеленый. Если он видел, что пациент беден, то выписывал ему рецепт на листке зеленого цвета, которые узнавали в аптеке и не брали денег с больного. В конце каждого месяца Платон шел в аптеку и оплачивал из своих средств сумму, скопившуюся из назначений его пациентов. Во время Второй мировой войны зеленый листки в его кабинете получали пациенты из семей фронтовиков. Это была его посильная лепта семьям защитников родины. Говорят, что о помощи врача узнали только после его похорон в 1949 году.

    Платон Гигинеишвили родился на Рождество 1879 года в богатом семействе Георгия Гигинеишвили. После окончания престижной Гянджинской гимназии, сдал экзамены и поступил на медицинский факультет Одесского университета. Во время учебы он работал стажером и сам содержал свою семью. В непростой 1905 год работал в Херсонской области, возглавлял «революционную летную эскадрилью» и помогал вывозить раненых с баррикад во время боя. В Батуми вернулся в 1906 году. Устроился в Республикансую больницу, где проработал всю оставшуюся жизнь.

    Платон Гигинеишвили открыл детские дома в Махинджаури и Кобулети. До 1910 года он был членом Батумского городского самоуправления. Активно участвовал в осушении болот и борьбе с тифом. Потом пришли коммунисты и арестовали имущество семьи Гигинеишвили, но дом в Батуми никто не тронул - такой Платон имел большой авторитет.

    Однажды академик Константин Вирсаладзе прислал к Гигинеишвили 12-летнего мальчика Мишу из Тбилиси, с просьбой приютить и позаботиться о нем. Платон выполнил свое обещание и Миша стал фактически членом семьи Гигинеишвили. Как-то они проезжали на фаэтоне по парку, и Платон услышал плач, исходивший он женщины, которая оплакивала умирающую сестру. Позже выяснилось, что они актрисы, и в пути одной из них стало плохо. Платон обследовал ее, и понял что она больна тифом. Вместе с Мишей они перетащили ее в фаэтон и повезли домой. Вести инфицированного больного домой было большим риском, ведь в то время брюшной тиф приравнивался к смерти. Сестры прожили у Платона несколько месяцев. Пациентка выжила, оказалось, что это была Верико Анджапаридзе и ее сестра Мери Анджапаридзе, мать Георгия Данелия. Позже Платон тоже заболел тифом, но чудом избежал смерти.

    В его доме 41 на улице им. имени Третьего Интернационала, часто принимали гостей. Аркадий Райкин будучи на гастролях в Батуми тоже поселился у Гигиенишвили. Однажды в дом на ночлег попросилась женщина с младенцем. Шел 1933 год. Эта маленькая девочка выросла, вышла замуж, родила детей и умерла от старости в этом же доме.

    Когда в 1949 году грузинский врач и общественный деятель Платон Георгиевич заболел, около него постоянно дежурили врачи. Каждый день к его дому приходили люди, чтобы узнать о здоровье врача. Когда Платону стало хуже, один человек принес связку сена и раскидал ее по каменной мостовой, чтобы умирающего доктора не беспокоил шум с улицы. Затем многие последовали его примеру, и вся улица была усыпана сеном…
    [​IMG]
     
  37. РАН

    РАН Рыбак

    С Довлатов. Чирков и Берендеев.

    К отставному полковнику Берендееву заявился дальний родственник Митя Чирков, выпускник сельскохозяйственного техникума.
    — Дядя, — сказал он, — помогите! Окажите материальное содействие в качестве двенадцати рублей! Иначе, боюсь, пойду неверной дорогой!
    — Один неверный шаг, — реагировал дядя, — ты уже сделал. Ибо просишь денег, которых у меня нет. Я же всего лишь полковник, а не генерал.
    — Тогда, — сказал Чирков, — разрешите у вас неделю жить и хотя бы мимоходом питаться.
    — И это утопия, — сказал культурный дядя, — взгляни! Видишь, как тесно у нас от импортной мебели? Где я тебя положу? Между рамами?
    — Дядя, — возвысил голос захолустный родственник, — не причиняйте мне упадок слез! Я сутки не ел. Между прочим, от голода я совершенно теряю рассудок. А главное — сразу иду по неверной дороге.
    — Дорогу осилит идущий, — не к месту сказал Берендеев.
    — К тому же я мерзну. Прошлую зиму, будучи холодно, я не обладал вигоневых кальсон и шапки. Знаете, чем это кончилось? Я отморозил пальцы ног и уши головы!..
    Воцарилась тягостная пауза.
    Неожиданно племянник выговорил:
    — Чуть не забыл. Я вам брянского самогона привез. Берендеев приподнял веки. Он просветлел и затуманился. Так, словно вспомнил первую любовь, рабфак и будни Осоавиахима. Затем недоверчиво произнес:
    — Из буряка?
    — Из буряка.
    — Очищенный?
    — Очищенный.
    — Дважды?
    — Трижды, дядя, трижды!
    — Давай его сюда, — произнес Берендеев, — хочу взглянуть. Просто ради интереса.
    Племянник расстегнул штаны и вытащил откуда-то сзади булькающую грелку.
    Дядя принес из кухни макароны, напоминающие бельевые веревки. Достал из шкафа стаканы. Грелка, меняя очертания, билась в его руках, как щука.
    — Будем здоровы! — сказали они хором.
    — Закусывай! — широко угощал дядя. — Соль бери, не жалей!
    Они выпили снова, раскраснелись, закурили. Дядя разлил по третьей и сказал:
    — Эх, Митька! Завидую я тебе! Годиков семь пройдет, и не узнаешь ты родной деревни! Колхозные поля зальем асфальтом! Все пастбища кафелем облицуем! В каждом стойле будет телевизор! В каждой избе — стиральная машина! Еще Ленин велел стирать грань между райцентром и деревней...
    — Этот точно, — поддакивал Митя, — это без сомнения.
    Он снял дождевик, повесил на гвоздик. Гвоздик оказался мухой и взлетел. Дождевик упал на пол.
    — Чудеса, — сказал Митя.
    Затем он тайком развязал шнурки на ботинках.
    А дядя все не унимался:
    — Коммунизм построим! Поголовную безграмотность ликвидируем! Кухарка будет управлять государством!..
    — Это бы не худо, — кивал племянник.
    — Есть, конечно, недовольные. Которые на службе у империалистов. Декаденты! Но их мало. Заметь, даже в русском алфавите согласных больше, чем несогласных...
    — Еще бы, — соглашался племянник.
    Они снова выпили.
    Неожиданно дядя схватил Митю за руку и прошептал:
    — Слышь, давай улетим!
    — Это как же?! — растерялся племянник.
    — Очень просто. Как Валентина Терешкова. Вздохнем полной грудью. Взглянем на мир широко раскрытыми глазами...
    Дядя подошел к окну. Затем распахнул его и вылез на карниз. Митя последовал за ним. Под Митиными башмаками грохотало кровельное железо. Из-под ног его шарахнулся голубь, царапая жесть. Пальцами он держался за раму, усеянную бугорками масляной краски.
    — Поехали! — скомандовал Берендеев.
    — Лечу-у, — отозвался Митя.
    И вот герои летят над сонной Фонтанкой, огибают телевизионную башню, минуют пригороды. Позади остаются готические шпили Таллинна, купола Ватикана, Эгейское море. Земля уменьшается до размеров стандартного школьного глобуса. От космической пыли слезятся глаза.
    Внизу едва различимы горные хребты, океаны, лесные массивы. Тускло поблескивают районы вечной мерзлоты.
    — Благодать-то какая! — восклицает полковник.
    — Жаль только, выпивка осталась дома, — откликается Митя.
    Но дядя уже громко выкрикивает:
    — Братский привет мужественному народу Вьетнама! Руки прочь от социалистической Кубы! Да здравствует нерушимое единство стран — участников Варшавского блока!
    — Бей жидов, спасай Россию! — откликается Митя...
    Приземлились они в два часа ночи. Над дядиным подъездом желтела тусклая лампочка. Черный кот независимо прогуливался возле мусорных баков.
    — Ну, прощай, — сказал Берендеев, вынимая ключи.
    — То есть как это? — растерялся племянник. — Вы шутите! Вместе космос осваивали, а я теперь должен спать на газоне?!
    — Здесь чисто, — ответил ему Берендеев, — и температура нормальная. Июль на дворе. Ну, прощай. Кланяйся русским березам!
    Тяжелая, обитая коленкором дверь — захлопнулась.
    Несколько минут Чирков простоял в оцепенении. Затем обхватил свою левую ногу. Вытащил зубами из подметки гвоздь, который целую неделю язвил его стопу. Нацарапал этим гвоздем около таблички с дядиной фамилией короткое всеобъемлющее ругательство. Потом глубоко вздохнул, сатанински усмехнулся и зашагал неверной дорогой.

     
  38. жерличник

    жерличник Рыбак

    @РАН,
    Сейчас как раз перечитываю Довлатова, тоже понравился этот рассказ, вообще Довлатов очень нравиться....
     
    Отец Николай и РАН нравится это.
  39. Новокосинский

    Новокосинский Банщик Команда форума

Поделиться этой страницей

Наверх